фонд  имени Виктора Петровича  Астафьева
фонд  имени В. П.  Астафьева

Валентина Майстренко – Виктор Астафьев, «С Пушкиным я не гулял…»

Об Астафьеве и Пушкине заставила заговорить Германия. В конце мая 1997 года Виктору Петровичу торжественно была вручена в Москве Пушкинская премия.

Вся изюминка была в том, что то была награда немецкого фонда Альфреда Топфера. И вот звоню я по просьбе редактора в гостиницу «Будапешт», прямиком выхожу на Виктора Петровича.

Он был ещё под впечатлением встречи в немецком посольстве, на которое пришли московские писатели Фазиль Искандер, Игорь Волгин, Андрей Битов… Но тут же увёл меня на брега Невы, на писательскую конференцию в Русской публичной библиотеке, где вручена была им Астафьевская премия оператору Санкт-Петербургской киностудии Захару Петухову за уникальные кадры в документальном фильме красноярского режиссера Владимира Кузнецова «Промысел», созданном по астафьевскому сценарию. «Пусть знают, что провинция жива и, как может, поддерживает таланты», – энергично прокомментировал это событие писатель. (Ещё как жива, Виктор Петрович!) Вскоре и состоялся наш разговор об Александре Сергеевиче Пушкине, которого писатель любил с нежностью и даже робостью. Предлагаю прочесть тот разговор прямо с газетного листа образца 1997 года.

С лауреатом Пушкинской премии Международного фонда Альфреда Топфера, писателем Виктором Петровичем Астафьевым мы встретились сразу же после церемонии вручения премии в Москве. В скромной астафьевской усадьбе в Овсянке неистово цвели, источая горячее тепло, енисейские жарки. «Вот, – уцелели, кивнув на цветы, сказал, покашливая от застарелого бронхита, хозяин, – и печально добавил, – а стародоуб мой замёрз…». От холодных вод незамерзающего Енисея мёрзнут не только цветы. Так разговор наш как-то и пошел о цветах, и, конечно же, об Александре Сергеевиче Пушкине.

Виктор Петрович, а какой была ваша самая первая встреча с Александром Сергеевичем Пушкиным?

– Примерно в 1937 году это было. К счастью, ещё по старой традиции, книжки тогда издавали большие, в-о-о-т такой толщины. Гоголя, Некрасова, Тургенева… и Пушкина. Том тот пушкинский вмещал всё: биографию, портреты… Там Закревскую я впервые увидел, тётку его, надо же запомнить было! Байрона там впервые увидел. И первое стихотворение, которое я запомнил сразу, это – «Цветок засохший, безуханный…» Что оно мне так далось? «Цветок засохший, безуханный, забытый в книге вижу я… И вот уже мечтою странной душа наполнилась моя…» С одного почтения запомнил. Ребятам (в детдоме. – В.М.) читаю, а они не понимают, что за цветок бездыханный. А все так и читают «бездыханный». Тронул меня Александр Сергеевич этим стихом.

Перевернул?

– Ну не сказать, что перевернул… У Пушкина естественное вхождение в человека читающего, он становится, как воздух, которым дышишь, но не замечаешь его, он становится, как обиход… Без него очень трудно представить культуру росссийскую. Даже самые тупые, самые оголтелые (как они остервениваются при имени Пушкина, я не понимаю), даже они не подозревают, что Пушкин в них тоже вошел.

Перед тем, как в Москве получить Пушкинскую премию, вы были в Санкт-Петербурге, говорили, что на Мойке жили. Интересно, Виктор Петрович, вы Пушкина ощущали рядом?

– Он для меня такая величина, что, когда в отношении к нему допускают фамильярность, меня это потрясает. Я даже не смог рассказа написать о нём. Раз пять начинал. Теперь уж не напишу. Сюжет хороший, но только от робости перед Александром Сергеевичем я так и не закончил этот рассказ. Теперь его уже никогда не закончу. И чувство благоговения, которое я испытывал к нему, будучи в Петербурге, не позволяло и не позволяет мне таким вопросом задаваться, как я ощущал себя рядом с Пушкиным. Нет, нет и нет! Пусть уж он отдельно живёт у нас – не тронутый гений, не скомпрометированный. Хотя и пытались это сделать. Пусть живёт необолганный, теперь уже всё расчищено. Каков есть, таким пусть его воспринимают.

А в своём естественном виде он очень хорошо выглядит – и как работяга, и как ловелас, и как выпивоха небольшой, и как примерный семьянин. Он прекрасно к семье относился, прекрасно относился к Наталье, к ребятишкам. Кончил свои амурные дела, как только женился. Это при его-то темпераменте. И когда некоторые начинают сводить его отношения в семье на «он гулял», «она гуляла» – это безнравственно. С нашим упрощенным восприятием жизни, много голодавшим, много коммунистам служившим, не надо бы обсуждать такие вопросы. Как-то в академгородке Новосибирска я купил книжку Губера в репринтном издании «Донжуанский список Пушкина» Отвратительная книга! Пушкина удалось, слава Богу, очистить от всей этой грязи.

Вы здорово сказали, Виктор Петрович, что Пушкин вошел в наш обиход. Слово вроде бы приземлённое, но только великим поэтам доступно такое вхождение. Он еще как воспитывает-то нас!

– Это уж точно. Случай был с одним парнишкой – поэтом, когда он учился в Литинституте. Девчонка московская к нему в общежитие всё бегала-бегала, а потом взяла да и вышла замуж за другого. Когда-то дождёшься его, поэта в драных штанах. И что вы думаете, приносит он мне стопу стихов. Обличает, видите ли её, изменницу. А парнишка-то! Русское лицо, голубые глаза, русоголовый такой, на Есенина похожий, прямо воплощение всего мирного и русского. И на тебе – любимую женщину обличает. Я глянул его строки и говорю ему: «Валя, дай я тебе Пушкина почитаю, «Я вас любил…». Прочитал, ну и завершил: «Как дай вам Бог, любимой быть другим». С понятием оказался парнишка. Сказал вдруг: «Как мы одичали!». Из Литинститута он вскоре ушел, работал в издательстве, по-моему, женщин больше не обличал в стихах. Вот так подучил его Александр Сергеевич чувству мужского достоинства.

Интересно. Вы сейчас рассказываете о Пушкине, а у меня ощущение, что мы говорим о живущем поэте… В 1999-м – 200 лет со дня его рождения. Какие 200 лет! Он из нашего века!

– А ощущение, что Пушкин живой, что легко с ним, что есть он, я испытал, когда был в Михайловском. Кажется, выскочит сейчас из-за поворота и спросит: «Что, приехали?». Я дочитался Пушкина до того, что слышу его голос… И вот в нынешнюю поездку в Петербург в Пушкинском музее говорю об этом смотрительнице новой, такой же фанатично преданной поэту, как Мария Фёдоровна, что до неё была, мол, слышу, когда читаю голос поэта. А она в ответ: «И я тоже. Интересно, сойдётся у нас?» Начали сравнивать. И ведь совпало. Юношеский такой, очень быстрый говорок. Он взрослым так и не стал, точно вам говорю.

Не буду расспрашивать о подробностях вручения Пушкинской премии в Москве, но мне во глубине Сибири радостно было от того, что побеждённая в свое время Германия вручала русскому солдату-победителю премию, осиянную пушкинской музой, чудным словом Пушкина. Смотрите, какая объединяющая в нём сила.

– Некоторые по этому поводу стали ёрничать, но мне не стыдно было её принимать от Германии.

А почему немцы Пушкинскую премию придумали?

– Спокойная страна. Есть деньги. Богато живут. 42 международные премии учреждены фондом Альфреда Топфера. Есть премия Гёте, Шекспира, имён великих учёных… Не только для литераторов, но и для деятелей науки и даже для студенчества. Богатый человек, оставил деньги, как Нобель, даже больше, чем Нобель, просто Нобелевская премия старше по возрасту. Сын Альфреда Топфера должен был мне её вручать, но по болезни приехать не смог. У нас в России академическая Пушкинская премия была самая престижная до революции. Её Тургенев получал, Бунин дважды… Но в таком виде мы её утеряли.

Мы много чего утеряли… Виктор Петрович, а у вас лежит в какой-нибудь книжке «цветок засохший, безуханный»?

– Лежит где-то… Стародуб. Ребятишки мне его прислали.

* * *

Виктору Петровичу надо прилечь, устал. Прощаемся. По-детски чистые, наивные провожают меня астафьевская калина в белых веночках цветов, рябина, хмель и… огород, которому Виктор Петрович посвятил чудную оду.

– Не знаю. С Пушкиным не гулял… – сказал Астафьев, когда я попросила его сказать о нашумевшем романе «Прогулки с Пушкиным». Сказал строго, чётко определив дистанцию между собой и великим поэтом. Но мне кажется, что поэт сам заглядывает к нему. И в эту овсянскую глушь тоже. Всё-таки родной души человек. Неслучайно, у них обоих даже безуханные цветы благоухают.

Овсянка— Красноярск

«АиФ. Енисей», 26.06.1997

ЦИТАТА

«Побывали в пушкинских местах… Все время ощущал присутствие Пушкина, казалось, вот сейчас из-за ближнего поворота тропы вывернется он, улыбчивый, ясноглазый, подбросит тросточку и спросит: «Откуда вы, милые гости?» и, узнав, что из Сибири, звонко рассмеется: «Стоило в такую даль ехать, чтобы подивоваться мною и усадьбою? Было бы чем!»

Виктор Астафьев

Подписаться
Уведомить о
guest
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии

Партнеры фонда

Copy link
Powered by Social Snap