Они приехали из Красноярска, но родилась Татьяна Тарковская, (у неё сегодня ещё и день рождения (!), в Барнауле. И работала на радио!

Что думают поэты и писатели о современной литературе? О лучших традициях родного русского языка? Почему живут в глуши, откуда нужно выбираться «на материк»? И почему «Пушкин» плавает лучше «Корнея Чуковского»? Слушайте в подкасте!

Кстати, писатель Михаил Тарковский выделяет три признака великой русской литературы – это народность, религиозность и благородство интонации. Высокий душевный взгляд с уважением к прошлому – именно он отличает нашу литературу.

Астафьевская деревня начинается со смотровой площадки — скалы над Енисеем. С трехсотметровой высоты Овсянка как на ладони, одинокое пестрое пятнышко на берегу незамерзающей реки, в щедром пространстве сибирской Швейцарии, с ее красными скалами и волнами цепкого леса. Раньше, пока доберешься до вершины, семь потов сойдет, а сегодня можно доехать почти к смотровой и оставить машину на стоянке. Прежде здесь выпивали, закусывали, мусор с горы бросали. Теперь, к юбилею, поставили ограждение, уложили брусчатку, навели марафет. На днях привели сюда заезжего высокого британского гостя в сопровождении губернатора Хлопонина. Валентина Ярошевская, директор лучшего в России краеведческого музея, «подала» англичанину астафьевское родовое гнездо: «Овсянка, сэр!» Губернатор хохотал — чуть со скалы не улетел. Много чего к юбилею тут понастроили. Одна забота теперь: не утащат ли в металлолом «Царь-рыбу» — здоровенного железного осетра, место которому подобрали на площадке между гранитных камней?

Гробовозов потеснили «новые русские»

Астафьевских земляков испокон веку гробовозами называют. На этот счет есть две версии. Во-первых, в старой Овсянке не было кладбища. Гробы на лодках перевозили на другой берег двухкилометрового Енисея. Во-вторых, есть легенда, что овсянские варнаки прятали (хоронили то есть) в домовинах золотишко с приисков. Виктору Петровичу последняя версия нравилась. Сегодня гробовозов разбавили пришельцы из города: рядом со старинными домишками — роскошные коттеджи. Удобно, Красноярск в двадцати километрах, а тут красотища, Енисей у порога… Мемориальный комплекс начал строиться еще при жизни Петровича. По его инициативе в деревне выросла красавица библиотека и восстановлена церквушка, в которой крестили маленького Виктора Петровича. Теперь и на набережной все новое, скамеечки, белый речной камень, а кажется, Петрович по-прежнему сидит на бревне, утопленном во влажную землю. Или гуляет по берегу — с внуками Полинкой и Витей…

Бабушкин дом снесли

Избу Катерины Петровны, героини «Последнего поклона», пришлось снести. Бревна сгнили — труха. К счастью, тетка Астафьева, Анна Константиновна, рассказала в подробностях, где чего стояло. И сейчас в новом листвяжном доме, который назвали «Музей повести «Последний поклон», собраны все его обитатели-манекены: у печки дед Илья Евграфович, бабушка шьет на машинке, на полу играют Витька с братом Алешкой. …Вернувшись в Сибирь, Астафьев купил себе домишко по соседству: бабушкин — не получилось, там жили две семьи. Будь жив Петрович, как бы он пережил снос родного гнезда? Вряд ли спокойно. Но понял бы, наверное, необходимость — терпимости ему было не занимать… 15 миллионов рублей — цена «Музея повести «Последнего поклона». Бывшие хозяева, между прочим, получили за дом две квартиры в Красноярске.

Котенок на кровати писателя

Самый важный объект музейного комплекса — дом на улице Щетинкина, в котором творил Виктор Петрович несколько десятилетий, — Мекка для приезжих президентов, актеров, писателей. Во дворе между двумя кедрами установили бронзовый памятник: Виктор Петрович и Марья Семеновна на лавочке, босые. Работе скульптора Зеленова больше 10 лет, Петрович, говорят, и место сам для нее выбрал, но деревенские смотрят на памятник кисло: — Марья Семеновна Овсянку не любила, стороной объезжала, нас терпеть не могла. Зачем она здесь? — удивляется Галина, жительница Овсянки. Сама Астафьева-Корякина отношения к деревне не скрывает. Из книги «Сколько лет, сколько зим»: «…А я ее никогда не любила и никогда не полюблю, потому что ни одного лета… не проходило не то что в радость, а хотя бы спокойно. Там Виктора Петровича словно подменяют, и он быстро… делается грубым, бесчувственным…» …Сейчас на подворье хозяйничают двоюродные сестры Петровича. Они и раньше помогали. А за грядками ухаживал глухонемой брат Алеша.

— Ну как тут будешь великим? — смеялся Виктор Петрович. — Говорю Алешке, мол, рано картошку окучиваешь! А он мне руку по локоть показывает и мычит: «И-и-тя, о-о-шел на х…!» Худенькая Капитолина Тимофеевна мрачно смотрит на кедр у памятника: «Дерево болело, как бы ему корни не повредили. Виктор уж очень эти кедры любил…» Вторая сестра, Галина Николаевна, дипломатичнее: «Конечно, Овсянку необходимо было привести в порядок. И Виктору Петровичу нравилось, как в Тарханах у Лермонтова все устроено, как в Ясной Поляне…» А в доме все по-прежнему, но есть и новая маленькая радость. Взяли черного котенка Ваську, чтобы первым переступил порог перестроенного бабушкиного дома. Васька любит совать нос в писательский граненый стакан, но чаще дремлет на кровати классика.

Ночь с лучшим мужчиной

…Больно стоять в астафьевском кабинете. Сюда, в Овсянку, он когда-то позвал меня на помощь.

— Ты врач или кто? — послышалось в телефонной трубке. — Приезжай, Ленка, у меня с животом плохо. В Овсянке он стыдливо задрал майку, показал каменный живот, а еще через пару часов я стояла в больнице перед хирургом.

— Похоже, опухоль, отсюда и непроходимость. Если до утра все будет по-прежнему, прооперируем. Была подлая мысль: если он умрет на столе, ты, Семенова, век не отмоешься. И была ночь в тесном отделении — на 38 комнаток всего одна уборная. Спасибо, Петровичу дали маленькую отдельную палату. И была его боль, и слезящийся раненый глаз. И было жаль не просто писателя Астафьева, а вот этого старого веселого солдата… А утром я бежала через больничный парк, размазывая сопли по щекам — от счастья. Потому что справились мы с Петровичем. На работе (даже переодеться не успела) коллеги обалдели: «Ты откуда такая расписная?» Я ответила: «Провела ночь с лучшим мужчиной России!» И это правда.

Женщины Астафьева

Их было много — любящих, преданных, молодых и не очень. Сам Петрович удивлялся: «Какой же я бабник? Я всегда перед вашей сестрой робел…» А женщины на полном серьезе считают Петровича колдуном.

— Приснился сон: Виктор Петрович читал мне стихи — красивые, чувственные, — рассказывает N. — Не выдержала — призналась Астафьеву, а он странно так посмотрел, спросил: «Какие стихи — вот эти?» — и прочел несколько строк из моего сна. Говорю: так не бывает! «Бывает!» — возразил Астафьев. Женщины обожали писателя, но еще больше он их любил: за рано погибшую маму, за умерших сестренок, за первую военную страсть — девушку из Краснодара… Можно понять Марию Семеновну, прожившую с Петровичем больше полувека. Можно понять ее ревность, но, увы, в последний год жизни не дала жена Петровичу попрощаться со многими милыми ему людьми и с родной деревней. А без Овсянки он погибал. Мистическое совпадение, кстати: Мария Семеновна родилась в один день с толстовской Софьей Андреевной — 22 августа… 84-летнюю вдову опекают красноярцы: мэр обеспечил бесплатное медобслуживание, лекарства, оплату коммунальных услуг и телефона в двух квартирах, где Мария Семеновна проживает. Из астафьевского фонда ежемесячно платят 10 тысяч рублей, плюс пенсия и гонорары за переиздание книг Виктора Петровича… Благодаря этой помощи живут и внуки Астафьева — Виктор и Полина. Еще один внук Женя — студент-химик, учится в Москве. Виктор Петрович им гордился, все удивлялся: откуда способности к трудной науке?

— Это мой юбилей! — говорит сегодня вдова Астафьева. Конечно. Но это и юбилей всех, кто любил Петровича.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Астафьев Виктор Петрович родился 1 мая 1924 года в селе Овсянка Красноярского края. В 42-м ушел на фронт. После войны жил на Урале, где в газете «Чусовский рабочий» и был напечатан его первый рассказ. Самые известные произведения: «Стародуб», «Кража», «Последний поклон», «Пастух и пастушка», «Царь-рыба», «Печальный детектив», «Зрячий посох». Автор сценариев к фильмам «Дважды рожденный», «Звездопад» и др. Герой Социалистического Труда, награжден орденами Трудового Красного Знамени, Дружбы народов. Ушел из жизни в 2001 году.

КСТАТИ

Сколько стоит этот деревенский «Лас-Вегас»?

Мемориальный комплекс в Овсянке строится за счет личных средств губернатора Красноярского края. Александр Хлопонин уже вложил в деревню около $1 миллиона. Впереди еще строительство Aстафьевского центра, в котором предполагается вести научную и просветительскую работу с наследием писателя.

БАЙКИ ОТ АСТАФЬЕВА

Об Окуджаве

В Египте делегацию писателей повели в пирамиду, а нас с Окуджавой не пустили: у меня и у Булата легкие раненые, вот и просидели на лавочке. Спрашиваешь, какой он, Окуджава? Очень приятный человек, тонкий, интеллигентный… Матерился, как английский лорд.

О Шукшине

У Васи особенность была — впадал в смертную тоску без причины. Пьем однажды с мужиками, Вася лежит, отвернувшись к стене, в дырявых носках — баба-то плохо за ним следила. Ну, понятно, водка, разговоры нехорошие… Кто-то Шукшину кричит: «Вася, чего ты? Поговори с нами!» Шукшин в ответ: «Чего с вами говорить, вы все одно и то же — про баб…» А потом вдруг тоненько пропел: «Ох, и пере…б я этого народу!» И заплакал.

Петя и Горбачев

Был у меня на фронте лучший друг — Петро, алтайский хохол. Здоровый такой, чистый парень — сплеча рубил. На 70-летие я его позвал в Красноярск. Марья Семеновна против была — она Петин характер знала, да и Горбачев с Раисой Максимовной приглашены… И вот гляжу, выпил мой дружок, ходит среди гостей… Хлоп президента по плечу и говорит:

— Мужик, тоби меду нада?

— Да, мы с Раисой Максимовной мед любим — к чаю, — отвечает Михаил Сергеевич.

— Який чай! — сердится Петя. — Ты где живешь?

— В Москве, — теряется тот.

— Давай адрес, я тоби цилу флягу меду пришлю. Не бойся — почти задарма!

Я оттаскиваю его, шепчу: «Петро, это же Горбачев!»

— Який Горбачев?

— Тот самый, президент!

— Брешешь! — пригляделся. — Ой, правда! А я думаю — на кого цей мужик схожий?

ДОСЛОВНО

«Я надеюсь, разоренные души прозреют»

Из бесед Астафьева с сибирской интеллигенцией.

Прежде чем думать о борьбе за все человечество, давайте лучше поборемся за самих себя, за наших детей. А чтобы не было «мучительно больно», работать надо, как работали крестьяне — за все отвечать во дворе, в доме, за детей, за печку, за дрова, за скотину… Будут ли наши дети жить лучше нас, счастливее нас? Если бы я думал иначе, то давно бы умер, и руки бы на себя не накладывал, а просто умер от безысходности — я человек, настроенный оптимистически, привык смотреть вперед. Трудно, конечно, будет нашим ребятишкам, но они должны выдюжить, должны сделать сами себя. Мы оставляем им очень плохое наследство: разоренную землю, разоренные души, запутанный ум; через горе, через утраты, через большие потери, я надеюсь, они прозреют, только надо приучать их к труду: садить, а не рубить, подбирать, а не бросать — с этой малости начнут, тогда есть надежда. Потенциальное могущество нация еще сохранила, оно не может пропасть в такой прекрасной стране.

Подготовил Андрей СОТНИКОВ. Томск, Красноярск

Две наследницы

Только после смерти писателя стало известно, что в Вологде живет его внебрачная дочь — 29-летняя Анастасия Астафьева. О том, кто ее отец, Ася узнала лет в 11, а когда повзрослела, взяла его фамилию. В 21 год прислала Виктору Петровичу первое письмо. В 97-м гостила в Овсянке, привезла свои повести, статьи. Астафьев прочел и выразился кратко: «Обречена». Еще бы — на Асю гены давят с обеих сторон, у нее еще и мама журналистка. По стопам отца она окончила Высшие литературные курсы, поет, любит природу и ненавидит войну. Как-то в интервью Ася сказала: «Я знаю, что никогда не буду писать, как Виктор Петрович, да и не стремлюсь к этому. У меня своя судьба». Конечно, Ася Астафьева прилетала на похороны великого отца… Но мало кто знает, что в черной толпе, идущей за гробом, была еще одна девочка — тогда старшеклассница, сейчас 20-летняя студентка красноярского вуза. Последняя, поздняя дочь Виктора Петровича пугающе похожа на его погибшую маму Лиду. «Это не наш — Божий ребенок!» — сказал Астафьев ее матери. Вита не может говорить об отце, отводит в сторону глаза — светлые, как енисейская вода. Она понимает, но не принимает причин, по которым папа не осмелился рассказать о ней миру, почему он ограничивался материальной помощью — квартира, дача, деньги, — еще редкими визитами и звонками по телефону.

— Мы так и не поговорили. К сожалению… В детстве, когда болела, она просила маму: «Почитай «Царь-рыбу». А отец объяснил в письмах, почему боится сблизиться с ней: «Я и к чужим детям привязываюсь, а тут родная… Это будет катастрофа. Для меня — Бог с ним, главное, для всех мне близких людей…» Он думал о ней — до самой смерти думал и очень жалел. И маме ее написал: «Тебе следует любить и жалеть девочку за двоих…» И нам ли судить русского писателя за то, что он оставил нам в наследство не только слово, но и саму жизнь — своих детей…

Елена СЕМЕНОВА. («КП» — Красноярск»)

Звонок писателю Белову

Мы позвонили в Вологду писателю Василию Ивановичу БЕЛОВУ:

— Василий Иванович, вы же дружили с Астафьевым?

— Лучше, чем я, его никто не знал. Но вы же знаете, что потом мы разошлись.

— Во взглядах?

— Ну да. Дурить он начал.

— Через два года после смерти Астафьева в его родную деревню Овсянка губернатор Хлопонин миллион долларов вложил…

— Ну и хорошо. Пусть вкладывает. А почему нет?

— Сейчас говорят, что у Виктора Петровича еще были дети на стороне?

— Аську вы имеете в виду?! Да, девку он хорошую сделал. Талантливая она. Стихи пишет. Астафьев ей с Литинститутом помогал.

— А мать Анастасии вы знали?

— Знал. Журналистка она… Но больше ничего не скажу.

Звонила Светлана ХРУСТАЛЕВА

Оригинал статьи

Вся изюминка была в том, что то была награда немецкого фонда Альфреда Топфера. И вот звоню я по просьбе редактора в гостиницу «Будапешт», прямиком выхожу на Виктора Петровича.

Он был ещё под впечатлением встречи в немецком посольстве, на которое пришли московские писатели Фазиль Искандер, Игорь Волгин, Андрей Битов… Но тут же увёл меня на брега Невы, на писательскую конференцию в Русской публичной библиотеке, где вручена была им Астафьевская премия оператору Санкт-Петербургской киностудии Захару Петухову за уникальные кадры в документальном фильме красноярского режиссера Владимира Кузнецова «Промысел», созданном по астафьевскому сценарию. «Пусть знают, что провинция жива и, как может, поддерживает таланты», – энергично прокомментировал это событие писатель. (Ещё как жива, Виктор Петрович!) Вскоре и состоялся наш разговор об Александре Сергеевиче Пушкине, которого писатель любил с нежностью и даже робостью. Предлагаю прочесть тот разговор прямо с газетного листа образца 1997 года.

С лауреатом Пушкинской премии Международного фонда Альфреда Топфера, писателем Виктором Петровичем Астафьевым мы встретились сразу же после церемонии вручения премии в Москве. В скромной астафьевской усадьбе в Овсянке неистово цвели, источая горячее тепло, енисейские жарки. «Вот, – уцелели, кивнув на цветы, сказал, покашливая от застарелого бронхита, хозяин, – и печально добавил, – а стародоуб мой замёрз…». От холодных вод незамерзающего Енисея мёрзнут не только цветы. Так разговор наш как-то и пошел о цветах, и, конечно же, об Александре Сергеевиче Пушкине.

– Виктор Петрович, а какой была ваша самая первая встреча с Александром Сергеевичем Пушкиным?

– Примерно в 1937 году это было. К счастью, ещё по старой традиции, книжки тогда издавали большие, в-о-о-т такой толщины. Гоголя, Некрасова, Тургенева… и Пушкина. Том тот пушкинский вмещал всё: биографию, портреты… Там Закревскую я впервые увидел, тётку его, надо же запомнить было! Байрона там впервые увидел. И первое стихотворение, которое я запомнил сразу, это – «Цветок засохший, безуханный…» Что оно мне так далось? «Цветок засохший, безуханный, забытый в книге вижу я… И вот уже мечтою странной душа наполнилась моя…» С одного почтения запомнил. Ребятам (в детдоме. – В.М.) читаю, а они не понимают, что за цветок бездыханный. А все так и читают «бездыханный». Тронул меня Александр Сергеевич этим стихом.

– Перевернул?

– Ну не сказать, что перевернул… У Пушкина естественное вхождение в человека читающего, он становится, как воздух, которым дышишь, но не замечаешь его, он становится, как обиход… Без него очень трудно представить культуру росссийскую. Даже самые тупые, самые оголтелые (как они остервениваются при имени Пушкина, я не понимаю), даже они не подозревают, что Пушкин в них тоже вошел.

– Перед тем, как в Москве получить Пушкинскую премию, вы были в Санкт-Петербурге, говорили, что на Мойке жили. Интересно, Виктор Петрович, вы Пушкина ощущали рядом?

– Он для меня такая величина, что, когда в отношении к нему допускают фамильярность, меня это потрясает. Я даже не смог рассказа написать о нём. Раз пять начинал. Теперь уж не напишу. Сюжет хороший, но только от робости перед Александром Сергеевичем я так и не закончил этот рассказ. Теперь его уже никогда не закончу. И чувство благоговения, которое я испытывал к нему, будучи в Петербурге, не позволяло и не позволяет мне таким вопросом задаваться, как я ощущал себя рядом с Пушкиным. Нет, нет и нет! Пусть уж он отдельно живёт у нас – не тронутый гений, не скомпрометированный. Хотя и пытались это сделать. Пусть живёт необолганный, теперь уже всё расчищено. Каков есть, таким пусть его воспринимают.

А в своём естественном виде он очень хорошо выглядит – и как работяга, и как ловелас, и как выпивоха небольшой, и как примерный семьянин. Он прекрасно к семье относился, прекрасно относился к Наталье, к ребятишкам. Кончил свои амурные дела, как только женился. Это при его-то темпераменте. И когда некоторые начинают сводить его отношения в семье на «он гулял», «она гуляла» – это безнравственно. С нашим упрощенным восприятием жизни, много голодавшим, много коммунистам служившим, не надо бы обсуждать такие вопросы. Как-то в академгородке Новосибирска я купил книжку Губера в репринтном издании «Донжуанский список Пушкина» Отвратительная книга! Пушкина удалось, слава Богу, очистить от всей этой грязи.

– Вы здорово сказали, Виктор Петрович, что Пушкин вошел в наш обиход. Слово вроде бы приземлённое, но только великим поэтам доступно такое вхождение. Он еще как воспитывает-то нас!

– Это уж точно. Случай был с одним парнишкой – поэтом, когда он учился в Литинституте. Девчонка московская к нему в общежитие всё бегала-бегала, а потом взяла да и вышла замуж за другого. Когда-то дождёшься его, поэта в драных штанах. И что вы думаете, приносит он мне стопу стихов. Обличает, видите ли её, изменницу. А парнишка-то! Русское лицо, голубые глаза, русоголовый такой, на Есенина похожий, прямо воплощение всего мирного и русского. И на тебе – любимую женщину обличает. Я глянул его строки и говорю ему: «Валя, дай я тебе Пушкина почитаю, «Я вас любил…». Прочитал, ну и завершил: «Как дай вам Бог, любимой быть другим». С понятием оказался парнишка. Сказал вдруг: «Как мы одичали!». Из Литинститута он вскоре ушел, работал в издательстве, по-моему, женщин больше не обличал в стихах. Вот так подучил его Александр Сергеевич чувству мужского достоинства.

– Интересно. Вы сейчас рассказываете о Пушкине, а у меня ощущение, что мы говорим о живущем поэте… В 1999-м – 200 лет со дня его рождения. Какие 200 лет! Он из нашего века!

– А ощущение, что Пушкин живой, что легко с ним, что есть он, я испытал, когда был в Михайловском. Кажется, выскочит сейчас из-за поворота и спросит: «Что, приехали?». Я дочитался Пушкина до того, что слышу его голос… И вот в нынешнюю поездку в Петербург в Пушкинском музее говорю об этом смотрительнице новой, такой же фанатично преданной поэту, как Мария Фёдоровна, что до неё была, мол, слышу, когда читаю голос поэта. А она в ответ: «И я тоже. Интересно, сойдётся у нас?» Начали сравнивать. И ведь совпало. Юношеский такой, очень быстрый говорок. Он взрослым так и не стал, точно вам говорю.

– Не буду расспрашивать о подробностях вручения Пушкинской премии в Москве, но мне во глубине Сибири радостно было от того, что побеждённая в свое время Германия вручала русскому солдату-победителю премию, осиянную пушкинской музой, чудным словом Пушкина. Смотрите, какая объединяющая в нём сила.

– Некоторые по этому поводу стали ёрничать, но мне не стыдно было её принимать от Германии.

– А почему немцы Пушкинскую премию придумали?

– Спокойная страна. Есть деньги. Богато живут. 42 международные премии учреждены фондом Альфреда Топфера. Есть премия Гёте, Шекспира, имён великих учёных… Не только для литераторов, но и для деятелей науки и даже для студенчества. Богатый человек, оставил деньги, как Нобель, даже больше, чем Нобель, просто Нобелевская премия старше по возрасту. Сын Альфреда Топфера должен был мне её вручать, но по болезни приехать не смог. У нас в России академическая Пушкинская премия была самая престижная до революции. Её Тургенев получал, Бунин дважды… Но в таком виде мы её утеряли.

– Мы много чего утеряли… Виктор Петрович, а у вас лежит в какой-нибудь книжке «цветок засохший, безуханный»?

– Лежит где-то… Стародуб. Ребятишки мне его прислали.

* * *

Виктору Петровичу надо прилечь, устал. Прощаемся. По-детски чистые, наивные провожают меня астафьевская калина в белых веночках цветов, рябина, хмель и… огород, которому Виктор Петрович посвятил чудную оду.

– Не знаю. С Пушкиным не гулял… – сказал Астафьев, когда я попросила его сказать о нашумевшем романе «Прогулки с Пушкиным». Сказал строго, чётко определив дистанцию между собой и великим поэтом. Но мне кажется, что поэт сам заглядывает к нему. И в эту овсянскую глушь тоже. Всё-таки родной души человек. Неслучайно, у них обоих даже безуханные цветы благоухают.

Овсянка— Красноярск

«АиФ. Енисей», 26.06.1997

ЦИТАТА

«Побывали в пушкинских местах… Все время ощущал присутствие Пушкина, казалось, вот сейчас из-за ближнего поворота тропы вывернется он, улыбчивый, ясноглазый, подбросит тросточку и спросит: «Откуда вы, милые гости?» и, узнав, что из Сибири, звонко рассмеется: «Стоило в такую даль ехать, чтобы подивоваться мною и усадьбою? Было бы чем!»

Виктор Астафьев

1. Добрый день. Скажите, когда вы написали первый рассказ? Помните его?
Мой первый рассказ — Дневник кота. В школе нам задали проект, а я придумала сделать журнал о кошках. А потом я решила в конце журнала написать дневник кота — смешной рассказ от лица моего питомца Кузи. В нём почти все истории происходили в реальности, но я описала их шутливо, поэтому рассказ оказался смешным и интересным.

2. Как отнеслись родители, школьники?
Родители отнеслись хорошо, поддерживали, особенно мама. Поэтому она возит меня за 40 км в другой город в литературную студию. А вот моим одноклассникам было всё равно, чем я занимаюсь, но когда я сменила школу — новый класс меня поддерживает.

3. Знают ли школьники, что вы пишите прозу?
Да, в школе знают, что я пишу рассказы, и я читала им свои произведения.

4. О чём вы мечтаете?
Материально — я хочу фотокамеру, так как я веду блог о другом своём питомце — собаке. А если для души — пожать руку Владимиру Владимировичу Путину и дать почитать ему свои рассказы, а так же поехать в «Сириус» — образовательный центр в России, а через 2 года поступить на сценариста в Питер.

5. Кем вы хотите стать?
Я хочу стать сценаристом.

6. Вы бы хотели жить в серебряном или золотом веке поэзии?
Нет, мне нравится 21 век.

7. Кто ваш кумир в прозе?
Из классиков — Лермонтов и Паустовский. Из новых писателей — Наталья Щерба.

8. Где вы берете настроение? Вдохновение?
Настроение — от погоды, когда идёт дождь, от моего окружения, эмоций. Вдохновение — после просмотренного фильма, прочитанной книги, но больше всего — от прослушанной музыки.

9. Какие ваши любимые места? Расскажите о них?
Мне больше всего понравился Питер с его дождями, архитектурой, спокойствием. Так же одно из любимых мест — Батуми, с красивыми горами, теплым морем. Но самое любимое — мой дом, где тепло и пахнет вкусным чаем и выпечкой.

10. Читали ли вы Астафьева? Какое произведение полюбили и почему?
Читала, понравился «Конь с розовой гривой»

11. Что вы сейчас читаете? Находите ли время для этого?
Сейчас сложная учёба, конец семестра, я больше пишу и рисую.

12. Расскажите о своей семье. Как вас и кто воспитывал?
У меня брат, мама и папа, а еще к нам часто приезжает бабушка. А еще я считаю частью моей семьи крёстную тётю Лену, которая для меня много значит, и моих питомцев — кота и собаку. Воспитывали родители, и бабушка с дедушкой. С дедушкой я проводила очень много времени, и ему я очень благодарна. Дедушка мне очень много читал, и очень жаль, что его не стало 6 лет назад, и он не увидел, чего я уже добилась в литературе. Поэтому эту очень значимую победу я бы хотела посвятить ему.

13. Расскажите о своём наставнике.
Моего наставника зовут Сергей Никифорович Зарвовский. Он руководитель моей литературной студии «Росчерк пера» города Луганска и очень хороший человек.

14. Как вам живётся в такое сложное время, ведь Луганск был в зоне войны?
Во время военных действий я с мамой и братом уезжала из города, но у бабушки каждый день взрывались снаряды и я очень за нее переживала. Поэтому я не люблю писать о войне.

15. Как и что изменилось с вас в эпоху коронавируса?
Для меня карантин — самое тяжелое время, бесконечные дни, словно в тумане.

16. Хотели бы вы заниматься только прозой?
У меня есть еще другие хобби, особенно рисование и фотографирование, ведение блога.

17. Если бы была ваша миссия спасти мир, то как бы вы спасли его?
Мне сложно ответить на этот вопрос.

18. Скажите несколько советов тем, кто хочет писать прозу и боится это делать?
Главное — не бояться и верить в себя. Но мне самой иногда этого не хватает.

19. Пробовали ли вы писать в других жанрах?
Да, я пробовала писать ужасы, и про любовь, но для меня это сложно. Самым моим любимым жанром по-прежнему остаётся фэнтези.
Благодарю за интервью и высокую оценку моего творчества. Для меня очень приятно и почётно получить такую премию.

1. Добрый день, Илья. Портал фонда Астафьева рад вас поздравить с премией. Помните, во сколько вы начали писать стихи?
Ответ: Здравствуйте! Спасибо вам! Такая серьёзная награда для меня является настоящей неожиданностью и достойным примером того, что мои способности, мой голос, моё слово имеют ценность в мире современной поэзии. Первые стихи я, к своему удивлению, пробовал писать в 12 лет, но это были даже не первые неуверенные шаги, а скорее баловство.

2. А первое ваше стихотворение. Помните? Не читали ли вы его родителям? И как они отнеслись?
Ответ: Первые более-менее серьёзные стихотворения, на тему мажорно-минорной романтической лирики, я писал в 18 лет. Нет, никому не читал и не показывал. Это было больше для себя, чем для демонстрации кому-либо.

3. В биографиях пишут, что вы стали сочинять под гитару песни. Как сейчас у вас обстоят дела с музыкой. Пишите ли вы песни? Наверное, вы были первый парень в школе?
Ответ: Был такой период, я даже был частью коллектива. Мы выступили на фестивале «СОРОКА», кажется в 2014 году, после чего прекратили своё существование. Сейчас играю для своего удовольствия. Иногда что-то пишу, но серьёзное занятие музыкой требует больших ресурсов времени и сил, которых у меня уже нет в нужном количестве. В школе я наоборот был неприметным и тихим. В школьные годы весь внутренний огонь ещё тихонько тлел, не вырываясь наружу.

4. Кстати, про школу. Как вы учились в школе?
Ответ: Учился средненько, потому что мне тяжело давались точные науки, а физику я просто не понимал, но не по вине учителя. Физическая культура и различная массовая деятельность тоже не нравилась, потому что не любил, когда на меня обращают внимание.

5. Все поэту влюбчивые люди. Вы влюбчивый человек? Любовь является ли для вас темой вдохновения?
Ответ: О да, ещё как. Чаще всего это был коктейль из ярких эмоций и тёплых ощущений с тяжёлым похмельным синдромом. Но в последнее время любовь меня не тревожит, поскольку я избавился от некоторых заблуждений и неправильных взглядов, которые делали меня несчастным.
Я думаю, причина моей влюбчивости во многом кроется в заблуждениях, осевших во мне по причине кинематографического бума, который пришёлся на годы моего детства (90-ые). В кино это всегда подаётся как безусловное счастье, не требующее работы над собой, и нечто главное в жизни, доступное якобы лишь избранным. Кино, как и любой источник внешней информации, формирует сознание, действуя на восприятие реальности. Поэтому, на мой взгляд, впечатлительным юным людям время от времени необходим некий отрезвляющий курс для адаптации к реальности, чтобы не витать в облаках (смеюсь). Иначе можно упасть и ушибиться, даже не поняв, что пошло не так, потому что делал вроде всё «правильно».

6. В стихах отмечают вашу образность. Вы делаете акцент больше на рифму или на образ? Долго ли приходится искать точный образ?
Ответ: Чаще всего сначала мне приходит образ, а потом я подыскиваю рифму. Из-за отсутствия образования в области стихосложения, я как слепой котёнок — наощупь выбираю слова, рифму и образы. Работаю интуитивно, если так можно сказать.
Самообразование в этой области не даёт мне ощутимых результатов, скорее больше запутывает. Наверное, я просто не нашёл своего учителя или критика. Однажды мне посчастливилось слушать публициста и критика — Сергея Станиславовича Куняева, заместителя главного редактора журнала «Наш Современник». Его анализ и глубина проникновения в материал меня сильно впечатлили.

7. Одна из ваших тем — Человек в современном обществе. Как живется молодому человеку в современном мире сейчас, и как, по словам родителей, раньше — можете, сравнить?
Ответ: Раньше была уверенность в завтрашнем дне и настоящая дружба народов, лучшее в мире образование, равноправие, множество подвигов и свершений, которыми гордились с самого детства. Сейчас в кумирах у молодого человека, скорее всего, эпатажные исполнители, раздутые интервьюеры и разные блогеры, которые формируют мнения и личность будущей нации.
Некоторые родители, если вообще участвуют в жизни своих детей, стараются дать им достойное воспитание. Однако случается такое не всегда, поскольку сейчас у каждого свои проблемы и, по большому счёту, каждый сам за себя. Надо ли это контролировать и как-то противостоять? Надо ли воспитывать молодёжь? На мой взгляд — жизненно необходимо.

8. Что вам не нравится в современном мире?
Ответ: Основные темы, которые транслируются сейчас в головы молодёжи — культ денег, призывы к примирению с врагами СССР и очернение союза любыми способами, порицание патриотизма, мода на терпимость и псевдоуникальность, замыкающая человека на себе. Мне кажется, формируют эти мнения те силы, которые не желают возвращения социализма, либо желают поделить оставшиеся ресурсы государства в целях личного обогащения или обогащения заказчиков.
Основная повестка, как мне кажется, сейчас звучит так: «твоя жизнь — твои проблемы». И ещё такой вариант: «Не парься, а если что-то не нравится — проходи мимо». Очень цинично. Массы разобщены, а проблема голода, которую можно решить за несколько дней, так никуда и не делась, поскольку решать её никому не выгодно. Проблема дорогостоящей медицинской помощи также может быть разрешена не одним лишь путём пожертвований. А на горизонте уже вовсю стоит проблема жилья.
Капиталистический строй не может развиваться, без поглощения новых территорий и/или ресурсов. На памяти человечества уже 2 мировые войны, а сейчас мир стоит на пороге третьей, но, многие предпочитают не париться.

9. Как изменилась ваша жизнь за этот год?
Ответ: Из-за пандемии? Никак не изменилась, поскольку работаю я удалённо. В 2020 году прочитал несколько новых книг, посмотрел несколько новых фильмов, удостоился публикации в Литературной Газете и стал лауреатом премии имени Виктора Петровича Астафьева.

10. Вы живете в Абакане. Какие ваши любимые места?
Ответ: Мне нравится Район центральной почты, Преображенский парк и набережная на Северном проезде. У нас небольшой город, но благодаря заслугам бывшего мэра, Николая Генриховича Булакина, в нём есть много достопримечательностей и уютных мест.

11. Не хотели бы вы переехать в Москву? Литературная жизнь у вас в Хакасии достаточно бурная?
Ответ: Если бы хотел, наверное, уже бы жил там. Я однажды был в Москве проездом, но мне не понравился темп и атмосфера столичного мегаполиса. Литературная жизнь в Хакасии живёт благодаря Дому Литераторов Хакасии. Проводятся разнообразные мероприятия, писатели и поэты посещают разные города и сёла, знакомят молодёжь с местным творчеством и особенностями культуры коренного народа.

12. Скажите, пожалуйста, кем вы работаете? Ведь поэзией заработать сложно.
Ответ: Уже 7 лет я работаю копирайтером, удалённо. Пишу информационно-продающие тексты на разные темы для сайтов заказчиков. Считаю, что труд обязателен, поэтому не поддерживаю авторов, которые предпочитают заниматься лишь поисками вдохновения, вместо работы.

13. Были ли случаи, когда поэзия смогла спасти вас? А были ли случай, когда вы проклинали себя, что умеете писать?
Ответ: Спасти? Нет. Спасти меня могут только специальные службы, неравнодушные люди и, конечно, я сам. Проклинать себя за имеющиеся способности? К счастью, такой глубокой рефлексией я не страдаю.

14. Каких современных поэтов вы бы отметили? Кто из них повлиял на ваше становление?
Ответ: Поскольку я рос на музыке, то могу назвать достаточно много зарубежных и отечественных исполнителей, повлиявших на меня. Что касается поэзии, из школьной программы понравились «Мцыри» М.Ю. Лермонтова, «Незнакомка» Александра Блока и поэма «Василий Тёркин» А.Т. Твардовского. Творчеством Есенина, Клюева и Маяковского заинтересовался позже.
Из современников могу выделить Виктора Кирюшина, Андрея Лысикова, Татьяну Вольтскую. Как правило, мне нравится одно-два стихотворения из авторской подборки, поэтому сложно сформировать список самых повлиявших на моё становление авторов.

15. Скажите, пожалуйста, захотели бы вы жить в серебряном или золотом веке поэзии, и почему?
Ответ: Я считаю, нужно жить здесь и сейчас, наслаждаясь тем массивом творчества, которое нам оставили предки, и равняться на лучших авторов, если вы тоже пишете.

16. С кем бы из классиков, ныне не живущих, вы бы с удовольствием встретились, о чем бы вы его спросили?
Ответ: Хороший вопрос. О классиках много написано, в том числе целые биографии. С Шекспиром, наверное, хоть мы бы и не поняли друг друга. А если из русскоязычных авторов, то с Сергеем Есениным, пожалуй. Спросил бы его, что произошло в «Англетере», в ту роковую ночь, с 27 на 28-ое декабря 1925 года.

17. А если бы это был Пушкин — пять вопросов, которые вы бы ему задали?
Ответ: Спросил бы, есть ли новые произведения (смеюсь). Я на самом деле настолько тёмный человек в литературе, что плохо знаком творчеством Александра Сергеевича. Прошу прощения, если разочарую кого-то своими вопросами.
Наверное, я бы спросил у Пушкина, доволен ли он нынешней Россией, считает ли он кого-либо из современников достойным звания поэта, был ли он уверен в том, что будет убит молодым. Конечно, интересно было бы узнать его мнение о своих стихотворениях и получить совет для дальнейшего творческого развития.

18. Вернемся к Астафьеву, ваше любимое его произведение, почему?
Ответ: К сожалению, я далеко не всё читал у Виктора Петровича, но хорошо знаком с его малой прозой. Мне врезался в память рассказ «Бабушка с малиной». Хоть вначале повествования и произошла неприятность, но сообща люди помогли пожилому человеку. Здорово, когда литература учит доброте и отзывчивости. В современной жизни этого слишком мало, а люди, на мой взгляд, нуждаются в отзывчивости, доброте и поддержке.

19. Скажите, а что нужно сделать, чтобы поэты жили в стране, как богатые люди. И нужно ли это? Всегда ли поэт должен быть нищим, бедным, но романтичным?
Ответ: Насколько я знаю, сейчас как раз рассматривается идея официального введения таких профессий, как писатель и композитор. Здесь очень важным моментом является система оценки такого труда и квалификация специалиста, то есть получение обязательного образования. Если главным оценочным фактором будет только лишь объём и регулярность выхода произведений, то за стабильным окладом выстроятся очереди новоявленных «писателей».
Поощрять авторов важно и необходимо, но оплачивать из налогов граждан регулярную зарплату за произведения, в которых некоторые авторы наверняка будут очернять память предков, поскольку повестка такая в последнее время активно насаждается, дело сомнительное и даже опасное. С другой стороны, много ли можно написать на пустой желудок? Вопрос сложный. Поэтому постараюсь посмотреть на проблему под другим углом — важно поддерживать социальными выплатами не только авторов, но и всех малоимущих граждан.
Считаю, что романтичность не зависит от состоятельности. Главное быть добросовестным, деятельным и богатым внутренне. А поскольку поэзия, на мой взгляд, является больше хобби, чем профессией, то всегда следует заботиться о наличии основного или хотя бы малого заработка. Я лично не поддерживаю стремление сделать поэзию источником своего дохода, поскольку в таком случае качество неизбежно будет размываться количеством.

20. Не хотели вы попробовать себя в других жанрах? И над чем вы сейчас работаете?
Ответ: А я никогда не ограничивал себя в творчестве. С детства люблю рисовать, вырезать, лепить из пластилина. В последние годы, время от времени, увлекался рисованием, писал музыку, играл в двух любительских театрах, «Эгоист» и «Белый рояль», а также пробовал себя в прозе.
Летом написал поэму, основанную на хакасской легенде о великой матери Хуртуях, а также серию стихотворений, посвящённых переломным моментам в истории религии нашей родины. Совсем недавно спонтанно получилось создать серию коротких рассказов для детей. Прочитал дочке перед сном, ей очень понравилось. Теперь вот появился план сделать из этих рассказиков целый спектакль, чтобы показывать маленьким зрителям в детском театре.
У меня уже несколько лет лежат две начатые рукописи, но проза всегда требует много времени, дополнительных знаний и определённого настроения. Придёт время, и я закончу эти работы, если не вырасту из них.
Надеюсь, всё получится!

О том, как воспринял эту новость, об отношении к знаменитым сибирякам Астафьеву и Распутину, о любимом авторе и своей жизни в посёлке на берегу Лены, а также о многом другом он рассказал в интервью, которое предлагается вниманию читателей.

– После школы вы поступили учиться на факультет биологии и охотоведения Иркутской сельскохозяйственной академии, а не на филфак, который в итоге окончили. Что определило первоначальный выбор и почему всё-таки стали филологом?
– О существовании такой науки, как филология, в школьные годы не знал. Но в любом случае рванул бы в охотоведы, потому что примерно с 7-го класса мечтал стать государственным инспектором в сфере охраны природы. Стать словесником — такой мечты не было. Можно сказать, выбрал филфак от безысходности, потому что охотоведа из меня не получилось — вынужден был покинуть факультет, проучившись полгода…

– И почему?
– На то были свои причины. Не хотелось бы распространяться. Могу лишь сказать, что когда спустя несколько лет в Иркутской сельхозакадемии прошли чистки на предмет коррумпированности преподавательского состава и всевозможного начальства, и по местному ТВ были показаны кадры задержания известной мне особы, выполнявшей роль связного, я почувствовал пусть запоздалое, но удовлетворение. Справедливость восторжествовала. Правда, прежде я похоронил юношескую мечту.

– Заочно учились на филфаке, теперь вы профессиональный филолог. Помогло это вам в писательстве? Или это скорее для общего образования? Легко ли давалась учёба? Вы ведь ещё и работали… Словом, как справлялись?
– Факультет филологии предпочёл, потому что из всех доступных в Иркутске он более всего отвечал моим писательским амбициям, которые к тому моменту дали знать о себе со всей определённостью. Жил бы в Москве или имел соответствующую возможность — подал бы документы в Литинститут.
Впрочем, на писателя, как принято считать, не учат. Вот и филфак если чем-то и помог мне, то в плане общего теоретического знания о русском языке и русской литературе. Практические навыки приобретал сам.
Учился заочно, работая сторожем в Доме культуры родного посёлка. Понятное дело, вопрос о том, насколько трудно совмещать работу с учёбой, никогда не стоял.
Учился хорошо, игнорируя неинтересное или противное моему сердцу, и с увлечением отдавался тому, что находило отклик в душе. Для примера: зарубежную литературу недолюбливал — за атеизм и практицизм как две основные мировоззренческие доминанты в западной культуре. Поэтому за пятёрками по этому предмету не гонялся; в дипломе, если не ошибаюсь, напротив графы «зарубежная литература» значится «удовлетворительно». А вот русская классика была моей Родиной…

– Интересно, какие писатели были вашими любимыми до поступления в вуз и какие после? Как вообще изменились ваши вкусы? Или не изменились?
– Любимым писателем для меня всегда был Иван Бунин. Факультет не отвратил меня от этого имени, и на том спасибо. А вообще мои «вкусы» за время учёбы на филфаке, безусловно, развились. Но развитие шло скорее на углубление, чем на расширение. Нет, я, конечно, узнал много нового, открыл для себя ранее неизвестные мне персоналии, вообще поднаторел в некой необходимой для писателя культурной географии. Но сейчас так сразу не вспомню, в кого, в какого конкретно поэта или прозаика филфак «влюбил» меня так, чтобы эта любовь жила в моём сердце до сих пор. Я пришёл в университет со своими большими и малыми любовями, с ними и отправился в большую жизнь.

– Ваша мама — библиотекарь. Это, наверное, она привила вкус к чтению? Что посоветуете читать детям? Можно прямо список. И почему?
– Мама, безусловно, воспитала во мне любовь к книгам. В раннем детстве мама читала мне русские народные сказки, что-то из классики, в основном стихи. Имён, к сожалению, почти не помню, был слишком мал. Вразброс: Пушкин, Ершов, Андерсен, Бажов, Агния Барто, Михалков… Из того, что осело в памяти, когда я стал старше, могу назвать «Эмиля из Лённеберги» Астрид Линдгрен, её же «Малыша и Карлсона» в переводе Лунгиной (научившись читать, зачитал эту книгу в хлам), книги об индейцах, о первобытных людях. Сам уже читал — по маминому наставлению — любимейшего Эрнеста Сетона-Томпсона («Маленькие дикари»), «Робинзона Крузо» Дефо, культовые повести Аркадия Рыбакова «Кортик» и «Бронзовая птица», сибирского детского писателя Геннадия Михасенко — повести «Кандаурские мальчишки», «Неугомонные бездельники», «Я дружу с Бабой-Ягой»… Из появившегося в девяностые помню «Приключения Печенюшкина», мне подарили эту книгу на день рождения (тогда ещё дарили книги!). Астафьевское «Васюткино озеро» — тоже из детства, но это уже школьная хрестоматия. Книг было много. Назвал те, что вспомнил сразу, не напрягая памяти.
Но советовать наверняка могу только русские сказки и сказки великих писателей мира (того же Андерсена), русскую и мировую детскую классику. Обязательно — стихи!

Но мальчик был мальчик живой, настоящий,
И дровни, и хворост, и пегонький конь,
И снег, до окошек деревни лежащий,
И зимнего солнца холодный огонь —
Всё, всё настоящее русское было,
С клеймом нелюдимой, мертвящей зимы,
Что русской душе так мучительно мило,
Что русские мысли вселяет в умы,
Те честные мысли, которым нет воли,
Которым нет смерти — дави не дави,
В которых так много и злобы и боли,
В которых так много любви!

«Буря небо мглою кроет…», «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», «Несжатая полоска» того же Некрасова, есенинская «Берёза» — как без этого можно жить? Зачем вообще появляться на свет, если над вашей кроваткой не прозвучат эти волшебные слова? Это — обворованное детство, печальная участь духовного кастрата.
А почему сказки и классику, понять очень просто. Достаточно почитать современные псевдохудожественные поделки, адресованные детям, посмотреть мультики с фиолетовыми уродами в качестве главных действующих лиц, полистать детские комиксы, вызывающие в памяти триллеры Хичкока, как желание вернуться к старым добрым книгам придёт само.

– С каких лет вы начали писать? И как отреагировали близкие?
– Писать начал рано. Точку отсчёта не назову, поскольку трудно определить, что есть начало и правильно ли в качестве такового полагать собственно процесс записывания своих мыслей на некий носитель, будь то тетрадь или забор. Писателем становятся раньше, и этот дописьменный, подсознательный период, вероятно, и следует считать стартом.
От близких скрывал, хотя все знали о моих блокнотиках, которые я старательно прятал. Боялся любопытства, почти так же, как боюсь его сейчас, предвидя некоторые вопросы.

– Как вообще относятся в вашем поселке к вашему творчеству? В курсе, что рядом живёт человек не совсем обычной судьбы?
– Разговоров о своих сочинениях ни с кем из поселковых не веду, все возникающие либо блокирую, либо стараюсь дистанцироваться односложностью ответов. Надо отдать должное землякам: они особо не любопытствуют, к писательству моему относятся терпимо, разница между равнодушием и приязнью не столь велика.

– Все писатели, которые живут вне столицы, нервничают оттого, что далеки от литературных встреч, от людей творческих. Нет желания переехать в Москву? Или ещё не созрели?
– Это заблуждение — думать, что все провинциалы нервничают и днём с огнём, а ночью с лучиной ищут «литературных встреч». Я не нервничаю, не ищу. В моём посёлке не было ни одного знакомого мне писателя, и пока я волен распоряжаться этим — не будет. Это к вопросу о том, обуревает ли меня «желание» переехать в столицу и сколь сильна во мне жажда общения с «людьми творческими». Знаю одно: моя изолированность лишь во спасение мне. Остальное не главное, а может быть, даже лишнее.
Для меня гораздо дороже общение с деревенским стариком или старухой, с женщиной или ребёнком, с рыбаками и охотниками. Вообще люблю людей естественного течения мысли. Они не обременены необходимостью «подмечать», «фиксировать», «творить», лезть к тебе в душу за-ради художественной корысти. И мне с ними легко, отдохновенно. Душа светла.

– Судя по всему, вы не любите город. Почему?
– Я нигде не писал о своей нелюбви к городу. Вопрос поставлен некорректно. Потом, неприязнь к городу со стороны деревенского жителя, к тому же если он писатель, — тема устаревшая, нежизнеспособная и, с моей точки зрения, вульгарная.
Зачем сталкивать лбами город и деревню? Там и там живут люди. Там и там они страдают, любят, болеют, бывают счастливы, грустят, смеются, лишаются чего-то крайне дорогого для себя или, наоборот, сами отдают за бесценок, в свой срок — рождаются или рождают, а в отведённый час умирают либо провожают в последний путь.
Дело не в местожительстве, по большому счёту. Все мы ходим под одним небом.

– Михаил Александрович Тарковский, когда предложил вас в качестве соискателя премии имени Виктора Астафьева, отметил, что вы придерживаетесь линии великого писателя. А сами вы ощущаете себя его последователем? И ещё: вы были на малой родине Виктора Петровича?
– В Иркутске иные считают, что я наследую Распутину. То же можно услышать, например, в Москве…
Одна из самых примитивных, не заслуживающих внимания тенденций в критике — сдвигать или, наоборот, разъединять писателей по принципу землячества.
Астафьев — из обоймы заветнейших русских классиков, несомненно повлиявших на меня. Вот всё, что имею сказать.
В Овсянке был в мае 2019 года, когда праздновалось 95-летие со дня рождения писателя. Посетил могилу, постоял на пороге маленького уютного кабинета в деревенском домике Виктора Петровича, подписал книжку для библиотеки, задержался напоследок на берегу вихрастого от ветра весеннего Енисея. Выпил за вечную память…

– Как восприняли новость о присуждении вам Астафьевской премии?
– С недоумением и даже раздражением. Не буду скрывать: мне предлагали подать заявку, намекая на то, что премия почти наверняка достанется мне. Я отказался, поскольку президентом Фонда имени Виктора Астафьева и, как я понимаю, председателем конкурсной комиссии является мой старший товарищ — писатель Михаил Тарковский. Между нами ещё в августе состоялся разговор на эту тему. Я объяснил, что не хочу пересудов. В октябре он снова напомнил об этой затеи, приводил какие-то доказательства моей излишней мнительности, но, как мне показалось, я сумел его убедить. Никакой заявки не посылал, тему эту для себя закрыл. И тут эта новость…
Она совпала с другим событием. Результаты конкурса объявили в день памяти Виктора Петровича — 29 ноября, а в это время готовилась к публикации в «Литературной газете» моя большая статья об Астафьеве, которую я предложил ещё двадцать пятого числа. Я пообижался-пообижался на Тарковского за его самодеятельность, но всё же счёл, что это, может быть, своего рода знак. Ведь ни Михаил Александрович своим окончательным решением со мной не делился, ни я ему не говорил, что в столе у меня работа об Астафьеве. Словом, хочется думать, что сам Виктор Петрович всё так устроил. Хотя наверняка найдутся скептики, любители всё объяснять личной корыстью человека. Этим мне есть что сказать. Пусть обращаются.

– Над чем вы сейчас работаете? Хотели бы написать пьесу или сценарий для фильма?
– О работе своей предпочитаю не распространяться. Только если есть повод. А он для меня один — публикация. Всё, что этому предшествует, — внутриутробный период в жизни произведения. Интерес к этому периоду считаю патологичным.
Пьесу когда-то хотел написать, но не обнаружил в себе таких способностей. Строчить сценарии для телесериалов на тему современной деревни предлагали, когда я учился на филфаке и уже публиковался как прозаик. Отказался из эстетических соображений: слишком уж отвратным показалось мне «мыло», которое прислали из сценарного отдела одного федерального телеканала, дабы я, так сказать, учёл и проникся. Судя по тому, какого качества кинопродукция заполонила экраны, все эти отвергнутые мной душещипательные истории о милых бурёнках, зелёной травке и прекрасной девице с бидоном впоследствии были экранизированы. Вот такая «Доярка из Хацапетовки».

– Не мешают ли вам поездки? Я знаю, что вы с Тарковским и Василием Авченко собираетесь в Магадан — встречаться с читателями.
– В поездках бываю редко. Поскольку пишу, к сожалению, не чаще, одно другому не помеха.

– Кем и где вы сейчас работаете? Кроме литературы, что приносит деньги? И когда получается писать?
– Литература никогда особых денег не приносила, скорее выносила. В разное время приходилось работать сторожем, корреспондентом городской газеты. Но в основном кормился сельским трудом, занимался рыбалкой и охотой.
Отвечая на вопрос о том, когда получается писать, в моём случае нужно говорить не столько о дефиците времени, сколько о недостатке мотивации. Притом что времени на писанину, действительно, с гулькин нос. Быт деревенского писателя в этом смысле если и рождает идиллические картинки, так только в сознании тех, кто в деревне никогда не жил. Точнее, не жил типично деревенской жизнью. А то ведь история русской литературы знавала и таких любителей пасторали, кто в перерывах между литературной работой тешил самолюбие «хождениями в народ», кладкой печей в мужичьих избах и всяческим другим «опрощением». Говорю это при всём моём глубочайшем почтении к художественному гению Льва Николаевича. Хотя не могу не заметить, что если бы обстоятельства жизни этого великого писателя складывались в обратной последовательности, и на литературный труд выкраивалось бы столько же времени, сколько на печные работы, вряд ли бы в русской литературе вознеслась эта вершина.
К слову, и нынче тьма «дачников» из числа писательских секретарей и прочих прихлебателей. Этим сезонная жизнь в деревне, конечно, только во благо. Знай пиши с утра до вечера, что твой барин. Другого они всё равно не умеют.

– Как говорил Астафьев, «прозаик — это человек с геморроем». Он прав?
– Не понимаю, к чему этот вопрос и какого ответа от меня ждут. Но речь, вероятно, о том, что писание художественной прозы — крест, может быть, потяжелее того, что несут поэты или кто-либо ещё из писательской братии, не в обиду им будет сказано. В этом отношении Виктор Петрович, конечно, прав. Хотя я стараюсь избегать таких грубых физиологизмов. Для себя я называю прозаика улиткой, который не разлучим со своей «раковиной» — рабочим столом. Сравнение не бог весть какое точное, но толика истины в нём, думаю, есть.

– Что вы сами выделяете из прозы Астафьева и к чему возвращаетесь?
– Люблю многое, в разное время перечитываю что-то требующееся в конкретную пору жизни. Особенно ценю рассказ «Пролётный гусь». В нём качество прозы и её деятельная сила явлены в той исключительности, которая представляется мне признаком если не совершенства, то чего-то близкого к нему.

– Вы как-то сказали, что пришло время, когда и река Лена будет прославлена автором. Что посоветуете прочитать из вашего о Лене?
– Я этого никогда не говорил. Это слова иркутского поэта Василия Козлова, на тот момент — главного редактора журнала «Сибирь», под обложкой которого появились мои первые опыты.
Что касается родной для меня реки, то я, к сожалению, написал о ней не так уж много. Для примера назову рассказ «Теплоход »Благовещенск»».

– Кое-кто утверждает, что вы — продолжатель художественных традиций Валентина Распутина. Как вы сами полагаете? «Ваш» Распутин? Может быть, расскажите о личных встречах, если, конечно, таковые были?
– О сравнениях с кем-либо из писателей уже сказал, отвечая на один из предыдущих вопросов. Подтверждать или опровергать факт наследования считаю для себя невозможным. Пусть в этом разбираются другие. Могу только уверить: ни одной строчки я не написал для того, чтобы понравиться ещё здравствовавшему тогда Валентину Григорьевичу. Никогда не старался попасться на глаза, полюбиться, набиться в ученики, не говоря уж о том, чтобы выставить себя «наследником», «продолжателем традиции» и пр. Это придумали те, кому вообще не чуждо скудомыслие. Ведь всегда проще выстрелить кому-нибудь в спину присоской с привязанной ниткой, чем назвать возникшее явление единственно верными для него словами, избегая сравнений, уподоблений и всего того, что, конечно, вводит это явление в некий культурный контекст, но при этом скорее удаляет от истины, чем приближает к ней.
«Мой» Распутин — «Уроки французского», «В ту же землю», «Нежданно-негаданно», «В непогоду». Второй из списка наряду с помянутым рассказом Астафьева «Пролётный гусь» считаю венцом малой русской прозы конца 20 века. Для меня это драгоценные и, увы, недостижимые образцы, которые я всегда держу перед глазами.
Личных встреч с писателем, по сути, не было, хотя несколько раз видел его. В последний — в Знаменском соборе Иркутска, где Валентина Григорьевича отпевали. Нас знакомили. Поспособствовал этому иркутский журналист и заядлый книгочей Константин Яковлевич Житов. Это было в сентябре 2011 года в фойе иркутской филармонии, перед концертом Евгении Смольяниновой, которую Валентин Григорьевич пригласил выступить в рамках празднования «Дней русской духовности и культуры »Сияния России»». Распутин шёл через зал большими шагами. Так ходят люди, которые хотели бы от всех скрыться, стать незаметными, сесть где-нибудь в углу, лишь бы их не видели, не лезли к ним с высокими словами, тем паче с просьбами дать автограф или встать рядышком для общего фото. Житов, человек вообще бесцеремонный, к тому же добрый приятель Распутина, окликнул его. Распутин приостановился. В ответ на рекомендацию, выданную в отношении меня Житовым, Валентин Григорьевич без всякой эмоции на лице протянул мне руку, сказал: «Извините, мне надо идти!» И пошёл дальше, ткнулся в одну, потом в другую дверь. Я понял, что он искал ту, за которой ждала выхода на сцену Смольянинова.
Так получилось, что живым писателя я больше не видел.

– Как этот год пандемии сказался на вас? Что-то изменилось в вашей жизни? Может, что-то переосмыслили? Как вы сами ко всему этому относитесь?
– Страшно за больных и пожилых в первую очередь. За всех — переживаю. Всем желаю здоровья. Сам весеннюю волну пересидел в деревне, которая в эти дни будто вымерла, ни одной души на улице. Готовил к изданию сборник повестей и рассказов. Пять лет назад в посёлке появился высокоскоростной Интернет, и такая дистанционная работа, слава Богу, стала возможной. Согласовали текст, сверстали, оформили. Осталось найти средства и напечатать.

– И последнее. Хоть вы сравнительно молоды (кстати, не скажешь по вашей прозе, кажется, её пишет человек намного старше вас), ваши мечты… О чём они? Чего вы ждёте от жизни?
– Очень личный вопрос. Врать не хочу, говорить расхожие слова — тем более. Пусть Господь распорядится мной так, как это записано в его тетрадях.

1. Здравствуйте, Александр! Вы родом из Тулы… Расскажите кто были ваши родители, кто привил вам радость чтения? В какие кружки вы ходили? Как учились в школе?
— Добрый день, Дарья! Если взглянуть из центральной Сибири, то, да — я из Тулы. Но, если быть совсем точным, то моя малая родина — город Щёкино Тульской области, который находится совсем близко от толстовского имения Ясная Поляна. Мои родители никак не связаны с литературой: мама много лет проработала швеёй, а затем оператором котельной, а покойный отец перепробовал немало разных профессий, в основном, связанных с работой по дереву. Но уже в раннем дошкольном детстве они поочерёдно читали мне вслух хорошие книги, сначала сказочные и приключенческие, а потом и более серьёзные. Помню «Золотой ключик или Приключения Буратино» А. Н. Толстого, «Зов предков» и «Белый клык» Джека Лондона, «Последний из могикан» Фенимора Купера и объёмистый роман «Строговы» сибиряка Георгия Маркова. В школе я учился с переменным успехом: очень любил историю и литературу, к физике и химии относился настороженно, и терпеть не мог уроки английского (впрочем, как и почти весь наш класс). Очень многое зависит от личности преподавателя — если он или она не только досконально разбирается в своём предмете, но любит его и умеет донести эту любовь детям, то обязательно появляется их ответный интерес. Как таковых кружков у нас при школе почему-то не было, но некоторое время я занимался в секции вольной борьбы.

2. А почему именно Литературный институт? Вы рано начали писать? Почему пошли туда? Принято считать, что обычно люди идут туда уже имея первое образование, и многое понимая в жизни…
— Помню, что первое внезапное осознание промелькнуло лет в восемь. Ко мне в гости зашла одноклассница и, увидев толстенную книгу, которую я тогда дочитывал, вдруг заявила, что я обязательно стану писателем. «Читателем?» — решила поправить её моя мама. «Нет, писателем», — повторила одноклассница. Я вроде бы отмахнулся и надолго забыл о самом этом разговоре, но, видимо, какое-то зерно жизненного плана он в меня тогда заронил. Примерно через полгода или через год я написал первое подобие рассказа о мистическом обычае затерянного в джунглях африканского народа. В паузах я разрисовывал поля исписанных страниц всякими фигурками — можно сказать, иллюстрировал. Затем, осмелев, я периодически брался писать большие романы: и приключения, и вестерны, и фантастику. Правда, никогда их не заканчивал — вскоре остывал и увлекался чем-то новым. Однажды в подвале нашего дома мне в руки попался старый номер толстого журнала — не помню «Звезды» или «Нового мира» — и там я впервые прочитал отрывок из чьих-то воспоминаний о Литературном институте им. А.М. Горького. И вот в тот самый момент я вдруг интуитивно понял, что поступлю именно туда и буду там учиться. Такое вот сбывшееся озарение — вскоре после окончания школы я написал повесть, и она прошла творческий конкурс в Литинституте у самого Михаила Лобанова, легендарного критика, фронтовика, участника Курской битвы, преподававшего литературное мастерство больше полувека. А необходимого прозаику жизненного опыта я набирался и в процессе обучения, и по его окончании.

3. Вы учились у Михаила Лобанова, известного критика, каким вы его запомнили? Многие ли выпускники остались верными профессии? И куда они смогли устроиться?
— Да, Михаил Петрович был рыцарем критики. Необыкновенно скромным в быту, добрым, внимательным и при этом очень пристальным и требовательным мастером. Никогда ни на секунду не было ощущения, что он думает о том, какие блага он мог бы получить от русской литературы, а только о том, что он может дать ей. И он давал своим ученикам очень многое, помимо собственно знаний, блестящих разборов произведений и необыкновенного ощущения, что ты через одно рукопожатие знаком с классиками ХХ века: с Леонидом Леоновым, с Михаилом Шолоховым, с Юрием Олешей, с Борисом Шергиным, Константином Воробьёвым, Виктором Астафьевым, Валентином Распутиным и многими другими. Все они жили в нём и говорили с нами. И до сих пор он остаётся для меня важнейшим нравственным ориентиром.
Большинство выпускников Лобанова (во всяком случае, тех, с кем я периодически общаюсь) внимательно следят за современной литературой, продолжают писать прозу или критику либо и то и другое. Среди его выпускников и студентов я могу вспомнить и нескольких коммерчески успешных авторов. Это и недоучившийся до диплома Виктор Пелевин, и популярная в течение нескольких лет детективщица Анна Малышева, и некоторые другие. Остальным приходится зарабатывать на хлеб насущный в офисах, библиотеках, редакциях изданий нелитературной тематики или даже на заводах. Также очень востребованной сферой сейчас является репетиторство. Ну, а кто окажется по-настоящему состоявшимся, важным для русской культуры писателем — как всегда, покажет время.

4. Окончив Литинститут в 2007 году, вы работали охранником, грузчиком, археологом, журналистом, администратором, менеджером по продажам, литературным редактором и т.д. — это пишут на многих сайтах в вашей биографии. Как так? Человек с литературным дипломом… а пошел грузчиком?
— Да, всё верно пишут на этих сайтах. Но, например, Андрей Платонов числился дворником (работал ли он им — споры идут до сих пор) — это сколько-нибудь умалило его литературное дарование?.. А для того, чтобы стать хорошим грузчиком тоже важны определённые качества: помимо выносливости и сноровки, это хороший глазомер, быстрое взаимопонимание с напарником, а порой ещё и умение грамотно вести переговоры. Кроме того, именно в то время я научился рассматривать многие ситуации не как досадные последствия «понижения в статусе», а как захватывающие приключения и крупицы бесценного писательского опыта.

5. Как я поняла, опыт этих профессий пригодился вам в творчестве. А были моменты, когда было очень тяжело в работе? Ведь интеллигентов не очень там любят. Да и выпить всегда предлагают…
— Да, всякое бывало. Но чисто физически тяжело и непривычно, как правило, в самом начале. А потом тяжелее от обманов и разочарований в конкретных людях. Интеллигентов же не любят до тех пор, пока они неумехи и белоручки, а когда осваиваешься с тонкостями профессии, и при этом у тебя лучше работают мозги, больше знаний и интересов, то тебя — порой даже невольно — начинают уважать. А выпить в хорошей компании иногда можно, но я точно знаю, что ярко и достоверно написанная страница даст мне куда больше радости, чем, например, бутылка водки.

6. Вы не раз говорили, что вам близка проза Пушкина и Хемингуэя. А почему именно они?
— Не только они двое, конечно. Но у них я вижу сочетание краткости и выразительности, смелость художника в раскрытии новых тем и точность в изображении глубоких переживаний. Но при этом они не стремились уходить от читателя, становиться непонятными для него. И пути, открытые каждым из них, до сих пор остаются очень перспективными.

7. И какой бы список литературы вы бы предложили молодым родителям, воспитывающим детей 10-12 лет?
— Хорошей литературы, близкой и понятной детям, к счастью немало. Начал бы я, пожалуй, с других своих любимых авторов: Николая Носова и Отфрида Пройслера. Трилогия Носова про Незнайку — ярко раскрывает детскую и взрослую психологию, в наглядной и доступной, но отнюдь не упрощённой форме показывает, как работает и могла бы работать экономика в будущем. «Маленький Водяной», «Маленькая Баба-Яга» и «Маленькое Привидение» Пройслера — это уроки весёлого добра, когда те, кого мы всегда считали отрицательными фольклорными персонажами, осознают себя и раскрываются совсем иначе. Конечно же, «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» Сельмы Лагерлёф — главную мысль этой книги, о том, как мы сами делаем себя «маленькими» и как непросто вновь стать «большим», не стоит никогда забывать и взрослым. Это и увлекательный роман «Жизнь мальчишки» Роберта Маккамона. И полузабытая сейчас, но совершенно замечательная повесть «Короткое детство» Виктора Курочкина, и рассказ «Уроки французского» Валентина Распутина. Из совсем современных — отмечу повесть Артёма Ляховича «Черти лысые», целый ряд книг Юрия Нечипоренко и только что вышедший в Фонде поддержки и развития детской литературы «Надежда» (г. Оренбург) сборник «Чтобы помнили…», объединивший более сорока авторов с документальными и художественными произведениями о Великой Отечественной войне, отобранными специально для детей.

8. А что для подростков? от 13 и до 18 лет?
— Того же Пройслера, но уже с его романом «Крабат или Легенды старой мельницы», причём фильм-экранизацию можно не смотреть, а вот прочитать — стоит обязательно. Ивана Ефремова с дилогией «На краю Ойкумены». Сэлинджера и его «Над пропастью во ржи» и «Девять рассказов». Книги молодых авторов: Анны Маркиной (бывшую финалисткой Премии В.П. Астафьева) «Сиррекот или Зефировая Гора» и Евгения Рудашевского «Здравствуй, брат мой Бзоу!», «Куда уходит кумуткан», «Ворон» и серия книг «Город Солнца».

9. Что сейчас читает массовая Россия? И как сейчас, на ваш взгляд, идут дела с книгоизданием? Не знаете, сложно ли быть напечатанным?
— По моему ощущению, сколько-нибудь единой читательской «массы» сейчас просто нет как таковой. Есть много совершенно автономных страт и у каждой свои вкусы и предпочтения. Кто-то читает только фантастику, кто-то только детективы, узкий круг «болельщиков» следит за так называемой «премиальной» литературой. Как дела с книгоизданием?.. Ну, это с какой стороны посмотреть — скажем. полиграфия совершенствуется, а круг авторов необыкновенно широк и разнообразен. Напечататься, т.е., увидеть и порадоваться собственной книге сейчас необыкновенно легко, в конце концов, есть же платформы подобные Ridero, где работают со всеми. Однако найти своего читателя, добиться его любви, эмоционального и материального отклика именно сейчас бывает необыкновенно сложно.

10. Что сейчас происходит с читателем? Стали меньше читать?
— Да, читать художественную литературу стали меньше. Она ощутимо сдвинулась в сторону журналистики (причём, зачастую низкопробной), блогерства и стала намного ближе к сфере развлечений. Так издатели, а порой и сами писатели стремятся привлечь читательское внимание. Однако здесь вмешиваются два решающих «но»: журналисты и блогеры неизбежно реагируют на актуальные события намного быстрее, а визуальные развлечения — куда как доступнее и проще в употреблении. В итоге, ненадолго привлекая внимание к конкретной книге, такие «стратегии продвижения» чаще всего отвращают людей от самой литературы. Читатели-то ищут в книге не шума и взбитой пены, а образы, рождённые их современником, но пригодные для вечности, точно сформулированных вопросов и путей к ответам на них.

11. Сейчас очень многие борются за внимание читателей. Их разрывают телевидение и интернет-пространство, и, кажется, тихо в сторонке стоят молодые писатели… Придет ли время больших романов? И еще, как вы думаете, почему режиссеры неохотно ставят молодых писателей?
— Мне видится, что это далеко не так, напротив, многие (к счастью, не все) молодые авторы стремятся к пиару и продвижению любой ценой, часто в ущерб творчеству. Другое дело, что за пределами конкретных тусовок многие их изощрения так и остаются незамеченными и неоценёнными. Кстати, я не уверен, что полноценное литературное высказывание — это всегда только роман. Удачный рассказ или повесть требуют не меньшего мастерства и куда большей концентрации мысли и чувства. Но время глубокого осмысления всех вызовов нашей эпохи уже приходит. Придут и театральные и кинопостановки.

12. Раньше были писатели–старцы — к ним приходили за советом, очень важен был их взгляд на какую-то проблему, явление. Те же Распутин, Солженицын, Астафьев. Сейчас этого не наблюдается. Почему? Или я ошибаюсь и время писателей провидцев не за горами?
— Нельзя дважды войти в одну реку — ничто и никогда не повторяется ни в частной жизни, ни в истории. Отчасти необычайный авторитет писателей в советский период, как мне представляется, был связан с тем, что им приходилось замещать собой религиозные и политические фигуры. Так что помимо художественных достоинств, люди искали и часто находили в их произведениях и отсвет духовности, и важные, пусть и порою зашифрованные, политические высказывания. При глубоком и цельном взгляде авторов-мыслителей на проблемы, готовность отстаивать и не поступаться своими внутренними принципами — авторитет литераторов неизбежно возрастёт. Но едва ли это произойдёт скоро, так как сейчас куда заметнее признаки нового Декаданса.

13. Как повлияли соцсети на литературу? Многие модные писатели, к примеру Цыпкин, вышли из соцсетей.
— Честно говоря, я не вижу оснований, кроме чисто формальных, считать Цыпкина писателем — не любой человек, у которого выходят книги, автоматически становится писателем. Видимо, он хороший специалист по маркетингу и коммуникациям, но на собственно литературу уже не остаётся ни времени, ни таланта. Соцсети дали возможность прямого и максимально быстрого общения, стремительной обратной связи, это очень удобно, но по той же самой причине литература родом из соцсетей более поверхностна, легковесна и стилистически неряшлива. Точно не стоит тащить любой сиюминутный пост на страницы книги.

14. Скажите, а на какого автора ставит сейчас литературная критика? Особенно в советское время было модно сказать — «надежда литературы»… Есть ли сейчас такие надежды?
— Надежды появляются с завидной регулярностью. И они у каждого критика свои, потому что практически каждый сколько-нибудь амбициозный критик бывает счастлив открыть своего «нового Гоголя» или кого-то ещё. У меня есть свои надежды — и понятно, что все они сбыться не могут, только некоторые. Могу навскидку назвать Наталью Мелёхину, Александра Кирова, Викторию Чембарцеву, Илью Луданова, Альбину Гумерову, Марию Косовскую, Сати Овакимян. А пока лично я внимательно почитаю своих коллег— лауреатов Астафьевской премии, вполне возможно, что именно они скоро окажутся в лидерах не только молодой, но и вполне зрелой русской литературы.

15. Вы сами и критик и прозаик. Критиков в литературе не очень любят. Если только они не восхищаются. Не обижаются ли на вас ваши коллеги по прозе?
— Дарья, всё-таки, скорее, наоборот — в первую очередь прозаик, а потом уже критик, так я себя ощущаю, это же подтверждается и соотношением публикаций. Чаще я пишу о тех книгах, которые нахожу чем-то интересными. У меня, конечно, есть и жёсткие отрицательные рецензии, поскольку любой огород, в том числе и литературный, нужно периодически пропалывать от сорняков, но всё-таки это не главное и отнюдь не самое сложное и интересное. А если кто-то из коллег любит обижаться на заслуженную критику, то согласитесь, это больше его личные проблемы.

16. Быть критиком у нас в стране сложное дело. Платят очень мало. Вы где то еще работаете? Как кормите семью?
— Да, конечно. Причём часть моих занятий в ранний период вы уже перечислили в начале разговора. А сейчас я занимаюсь в том числе редактурой, ведением литературных мастер-классов и консультациями по питанию. А ещё премии вот получаю иногда.

17. Не хотели бы вы попробовать себя в других жанрах? К примеру, критика кинофильмов? Или написание сценариев к фильмам. Или драматургия?
— Да. хочу и даже планирую в скором времени. Предложения уже поступают. А «переключение» жанров — это очень увлекательное занятие.

18. Над чем вы сейчас работаете?
— Сейчас параллельно работаю над сборником рассказов и эссе под рабочим названием «Двенадцать сторон света» и над документально-художественной книгой о труднических поездках на Соловки, о том, насколько тесно там переплетены времена и судьбы. Также собираю и структурирую будущую книгу критики, которая по задумке будет состоять из нескольких больших статей, раздела проблемных высказываний и примерно полусотни рецензий. На сегодня этот сборник готов примерно на две трети.

19. Не устаете ли вы от Москвы. Не хотелось бы вам уехать на год или два далеко, подальше от Москвы, чтобы писать?
— Иногда такое случается. Порой я даже ненадолго выезжал к друзьям за город. …Как, например, однажды поздней осенью, чтобы написать рассказ о старом караиме. Дедлайн всё громче стучался ко мне в двери. Я запасся необходимой информацией о традициях, обычаях и истории этого малого народа со Средневековья до конца ХХ века и напросился к друзьям на необитаемую в эту пору дачу в Раменском районе. Однако специально расположился там вовсе не в большом двухэтажном доме, а в крохотной летней кухоньке. Я охотно прибрался и разложил вещи из рюкзака. Затем вышел, чтобы полюбоваться закатом и надёргать свисавшего гроздьями с веток кислого винограда. Гулял по лесу. Перекопал небольшой парник. По одному разу в день звонил домой и включал старенький телевизор. Ночами, лёжа на раскладушке, прислушивался, как деловито шуршат по углам мыши. Ничего не записывал, кроме самых кратких — в несколько слов — наблюдений. Но уже предчувствовал то самое рокочущее приближение. Как будто выходишь на океанский берег, и совсем скоро тебя подхватит огромная приливная волна. И вот на третий день, волна пришла и подхватила меня, как щепку. Это было что-то такое, что сложно в себя вместить. Душа целого народа будто ожила, зашевелилась и теперь проходила сквозь меня и говорила разными голосами. Хотелось переспросить то одно, то другое, но я мог только записывать, строчить, заполняя лист за листом. Боясь лишь одного — всё равно чего-то не успею. Однако через несколько часов я всё-таки поставил точку. Волна укатилась дальше, уже без меня.

20. Насколько мне известно, ваша супруга тоже пишет. Как живут вместе двое коллег? Как и где вы познакомились? Обычно такие творческие союзы, если взять, к примеру Астафьева и Марию Семеновну или Льва Толстого с Софьей Андреевной. приводят к тому, то кто-то становится в творчестве главным, а второй начинает подчиняться ему.. . помогает вести переписку…
— Мы с Любой познакомились во дворе Литинститута — поступали на один и тот же курс, только в разные семинары, я — на прозу, она — на поэзию. Спустя несколько лет у нас завязались более близкие отношения, которые привели не только к душевному согласию, но и к брачному союзу. Конечно же, мы оба остались самостоятельными творческими личностями, может быть, с немного разным уровнем литературных амбиций. Выручаем друг друга, когда это нужно, но свои переписки обычно ведём самостоятельно…

21. Вернемся к Виктору Астафьеву. «С каким удовольствием с самого детства я читал его, начиная с «Затесей», «Васюткина озера» и «Коня с розовой гривой».! А ещё обязательно слушал, как он читал отрывки из своих книг на радио — его манеру и голос было невозможно ни с кем перепутать, и так же невозможно было оторваться до самого финала. «Царь-рыба», «Где-то гремит война», «Пастух и пастушка», «Пролётный гусь» — какой мощный и необъятный языковой простор в каждом из них!!» — так вы написали на своей странице в фейсбуке. На ваш взгляд — почему многие говорят, что Астафьев тяжелый? Что читать его тяжело? Я это как журналист, встречаю такие мнения у студентов и даже учителей!
— Возможно, речь идёт о разных периодах творчества Виктора Петровича. В его поздних произведениях, таких как «Прокляты и убиты», в самом деле, преобладают тяжёлые чувства. Там он стремится докопаться до самой страшной правды и ткнуть читателя в неё лицом. Но, в итоге, писатель нередко экстраполирует частные на всю эпоху и даже на всю человеческую природу. На склоне лет у великого художника слова Астафьева осталось меньше света. Но в более ранних повестях и рассказах любовь и сопереживание уравновешивают боль и это необыкновенно важно.

22. Скажите, пожалуйста, какие ваши любимые произведения Астафьева? И чем они для вас важны?
— Повести «Где-то гремит война», «Пастух и пастушка», и его ностальгическая эпопея «Последний поклон». В первых на полном ходу сталкиваются ранняя юность и страшное военное время, полное невозвратных потерь. «Последний поклон» — необычайное богатство языка и характеров, ушедшая деревенская Атлантида, которая всё равно остаётся с нами благодаря огромному таланту Виктора Петровича.

23. Хотели бы вы приехать на родину Астафьева вновь или в первый раз. И почему?
— Да, конечно. Я уже бывал в Красноярске, но пока что ни разу не был в Овсянке — надо обязательно восполнить этот пробел. Это важнейшее место и моя «внутренняя Россия» без него всё-таки не полна.

Удалось ли познакомиться герою программы с Виктором Петровичем, важны ли для власти свободные, правдивые журналисты, смотрите в проекте «Место силы».

Разговор с ведущим программы Яном Ермишовым шёл о проектах фонда — Литературной премии, Творческом конкурсе «Душа Сибири», «Уроки о войне».

Иногда из прагматической плоскости разговор заруливал и в сферу литературно-поэтическую.