На главную /

24.03.2014

ГОЛДАЕВА Ирина, г. Москва

СТАРУХА

Старуха спит мало. Сказать откровенно, она почти и не спит. Рада бы поспать, да что-то никак.
А ведь сон полезен для старухи! Во сне она как бы не существует и, следовательно, не мыслит. Хотя какие там её старухины думы. Чай, не профессор старуха и даже не доцент. Вот она и смотрит в тёмную ночь за окном и не то, что думает — так просто, подслушивает память:
— Тебе было хорошо?
— М-м-м… а ты не заметил?
— Я заметил, но ты всё равно скажи.
— Мне было хорошо. А тебе?
— И мне.
— Хорошо, что нам обоим было хорошо. Повезло нам.
— Знаешь, я придумал одну отличную штуку.
— Я тоже!
— Ну, женщины и дети — вперёд. Говори.
— Можно нафаршировать пару болгарских перцев и подать их в лифчике. К ужину. Мощный символ какой: перец там, где должна быть грудь!
Старуха утирает тёплую слёзку трясущимся пальцем. Ну что за глупость несусветная вспоминается! Её собственная, собственно, глупость. Сколько себя помнит, всегда была дурой. Дурой и помрёт. Будет тихо на погосте под доской дубовой спать. Поспать без голосов пришлось бы кстати! Хорошо бы уж.
А вот чего ждать спать, вот эта ведь зима отлично подходит. Маленькие серые личики дней выглядывают из черных одежд суток, но личики слепые, они и не заметят исчезновения старухи. Тем более, что зимой вообще больше всего народа втыкает. От депрессии, от авитаминоза, от двусторонней лёгочной пневмонии: выбирай, не хочу. Но не хочет она выбирать, она хочет, чтобы как-то само… рассосалось. Старуха встаёт и, пошатываясь, шаркает к чайнику. Глупо пить кофе в четыре утра, да ещё и на изжогу, но старуха никогда умом… впрочем, проехали.
В ту, другую зиму, всё было по-другому. И мороз был правильной консистенции, и солнце откуда-то доставляли семь раз в неделю. И девушка в новом полушубке и нежном сереньком платьице спешила сквозь заснеженный парк. Спешила увидеть любимого мужчину и отдаться ему – вот так-то. Без, пожалуйста, циничной современной терминологии. Она собиралась отдать себя в дар, в полное и безоговорочное владение, как отдают цветок или ещё какую-нибудь бесполезную, но прекрасную штуку. Нате, это вам. Он взял.
В ту зиму старухи и старики не болели и не умирали. Ещё чего!
А весна? Весна, понятное дело, следом за зимою. Нынешнюю весну и ждать не стоит: вся пройдёт вокруг ног. Утром гололёд, чтобы ноги переломать, вечером слякоть — чтобы недоломанное промочить. Гадость. Но старуха помнит другие вёсны. А нет бы ей забыть, как они вдвоём выезжали за город на выходные, как в городе прятались по маленьким отельчикам и жиденьким скверам. Прекратить бы ей обращать внимание на безостановочный в голове бубнёж:
— А так нравится?
— Да, да, да…
Скорей всего, старуха дотянет до лета. Будет нюхать дым торфяников, проклинать жару и вспоминать — свои короткие шорты, его чёрные майки, их разговоры и гулянки. Потом наступит осень. Память осенью ослабевает, съёживается от первых заморозков. Осенью старухе, скорей всего, станет лучше. Или же хуже, потому что они расстались как раз осенью.
В кухню, где над чашкой кофе старуха сутулится и кутается в его и им же подаренный с барского плеча свитер, заходит неумытая соседка:
— О, с утречком. Ты опять, что ли, всю ночь тут проторчала? Блиа, мать.
Соседка зевает, выключает горящие конфорки.
— Духотища. Слушай, да забей уже переживать. Подумаешь, хахаль её бросил! Тебе ж двадцать, а не сто. Ты так сессию завалишь. Послезавтра зачёт у этого козла, если ты помнишь. Хоть бы ботала, что ли, пока не спится.
Старуха сглатывает кислую от кофе слюну:
— Да, да, да…

Открыть файл Прочитать все произведения

Оргкомитет конкурса