24.03.2014
Я во ржи потерялся и вот улов —
волдыри от лютующей там крапивы.
Август. Бог мой. Как хочется быть счастливым,
что июльскую душу продать готов.
Где же скупщик? Небось, по чертогам бродит,
угощая отпетых пройдох вином.
Каждый выпьет и вроде как благороден.
Тридцать лет всё беседуют об одном,
мол, у ангелов ниш и лазеек в мире
больше нет. Верно! Славные небеса
не домолишься сделать ремонт в квартире.
Жизнь похлопала по... «Ты давай уж сам».
Дева в голом свою рецептуру счастья,
с воспалённым заигрывая умом,
предложила по-лёгкому. Отказать я
не сумел, но замешкался... И потом...
счастье вот чем грешно — может быть и свальным,
а терновник к лицу одному. Всегда.
Время речкой влечёт позабыться вдаль, но
быстро тонет бумажный кораблик, да.
Тем не менее, звёзды скользят с небес – и
в леса, проповедовать сон траве.
Реверанс глупым схемам судьбы отвесив,
постигая ежовость любви твоей,
я уже не прошу объяснить на пальцах —
на себя навлекаю сырую дрожь.
Ничего в спелых сумерках не поймёшь,
только спутаешь август с порой прощаться.
ПОСТИНТЕЛЛИГЕНТ
С экрана швед надменный клянчит Кемской волости,
квартира Шпака снова в праздники пуста.
Тебя борьба с единством противоположностей
согнула в постинтеллигента. Иногда,
читая Рильке в переводе Микушевича,
сечёшь себя на мерзком пресловутом том
как шли тогда Маринке ум и шубка беличья
как хорошо она владела пухлым ртом.
А жить по-прежнему до спазмов в лёгких хочется!
В канал продрогший кинешь пятачок, и вот
выходит аверсом свободы одиночество.
Так стоило ли — всё с плеча — таких свобод,
где прямо здорово молчать, а криво — выкрикнуть,
иной успех определяет чистоган,
где лет так через надцать шаркать в поликлинику,
зато быть в курсе дел властей, каков генплан
озеленения тайги, газеткой подленькой
прикрывшись, задремать. Нет, это не в укор.
Уплачен долг — застенный кашель алкоголика
дискуссий кухонных наглядный хроникёр.
И пусть эстетика чурается прекрасного,
всё это — пыль, когда выходит горлом стыд.
Сквозь фонику подъезда, где полвека насрано
Рождественская ночь теперь в меня глядит.
ПРАКТИКА
Beketoff street. Сквозь крайнюю весну
бреду великовозрастный засранец
не каждая пощёчина к лицу
но жадный взмах ладони в чём-то танец
вся фишка в нежелании страдать
хвататься за mein kampf и за meine liebe
и вечно что-то да употреблять
каким ещё расхристанным верлибром
свести на нет лазоревую высь
ведь это шторки на окне в больнице
интерном здесь я мыкаюсь. Срастись —
задание — с предателем, убийцей
чтобы извлечь из раны тот апрель
где жизнь хохочет малолетней дурой.
Камо грядеши? где ещё больней!
всё остальное — так, литература.
* * *
Вася сложил из грязной клеёнки
самолётик
не будет лета
всё вы врёте
спите и ждите чуда
а я улечу далеко отсюда!
Утром
у железной сетчатой кровати
пустовали сандалики
на тумбочке нацарапано гвоздём
улетел покорять прекрасные дали.
Такое чудо глупо отрицать даже
спустя двадцать лет
ерунда арматура решёток на окнах
важно
как он мечтал о выписке
как носилась по отделению
звонила главврачу тётя Лена
а я врал ей разглядывая жёлтые стены
что сдал мочу
что Васе уже лучше
он отлично устроился
либо кондуктором радуги
либо
поводырём облаков — это же
очевидно.
* * *
с твоего девятого неба Сормово что ночной Нью-Йорк
тушу о гнилые перила балкона бычки
то ли от наготы по телу течёт холодок
то ли от предстоящей игры в поддавки
с философией майского коньяка
буду кричать мол аморально стоек и духовно пуст
а ты представила уже наверняка
искристую темноту позвоночный хруст
песни Курта в акустике на том конце
тающей комнаты. подпеваешь самодовольно: ла-ла
вечность не серьёзней нехватки витамина цэ
у девочки которая так и не поняла
допинги обманут усталости не снести
ведь мы ни хрена не умеем. только рок, только джаз...
но слушай если ты знаешь как без боли уйти
говори сейчас
КОРОТКОЕ
в твоё холодное но близкое лицо
плевал октябрь
вместо Шопена Дженис Джоплин
динамик ела сексуальной хрипотцой
для удовольствия лгала ты:
хорошо блин
закинуться
по самое
люблю
глядеть
на луч что сквозь себя небесная пехота
к полудню
допускает
в каждом слове смерть
...мне стало так смешно
и так бесповоротно
* * *
Мы исчезаем,
и это приятно.
Секунд бриллианты бы не растерять
в неге.
Вчера только плотными были
чашка, дисплей,
телефоны, счета.
Сегодня —
стоит на сырой остановке
редактор «Известий»,
настолько в себе
неоднозначен,
что полупрозрачным
становится как запотевший графин.
Через хрусталь магазин проступает,
скамейки, аллея линеечкой,
где,
бросив скейтборд исчезать у бордюра,
писает солнечный мальчик в кустах.
Наука сердечка ещё не коснулась
его,
и очёчки ждут в оптике.
Жаль,
факты подобные вряд ли изменят
состав,
траекторию жёлтой струи,
форму немыслимых перетеканий.
Подросток сияющий —
станет судьёй,
к исчезновению приговорившим
нашу дискуссию в летнем кафе.
Простишься,
пойдёшь к остановке.
Троллейбус
пломбиром растает,
не смея открыть
двери девице,
увидевшей чудо,
которой доступен другой интернет,
где человеки,
поэты,
а также
другие светящиеся существа —
как бригантины,
фрегаты и шхуны,
песней влекомые —
в бездну плывут.
«Так будьте здоровы,
плывите как надо!»
Ты в потной ладошке сожми карамель
мятной весёлой доктрины,
и фантик
изящности переживания,
что
мы исчезаем.
Не больно.
Не страшно.
Вот еле доносится —
слышишь, салют?
Там —
нам готовятся яства и залы,
Что ж — исчезаем.
Наверное, ждут.
Оргкомитет конкурса