Прочитать все произведения24.03.2014
МУЖЧИНА-ПЕТЕРБУРГ
Нет, здесь не живут звездокрылые чудные феи,
И по мановению палочки не появиться
Проспектам в очках из витрин
и пальто из кофеен,
В кармане пальто — словно плеер, живые певицы,
Соборам — у них купола словно вычертил циркуль,
По глади лазоревой золото звезд разбежалось.
А там, на окраинах, что-то таится
— не цирк ли?
Пустырь — живописен, и вовсе не давит на жалость.
Нет, эти колонны — не голени белых атлантов,
А что-то похожее на идеальные зубы.
Мой город похож на мужчину —
немного патлатый,
Невыспавшийся по утрам
и бровями насуплен.
По рекам холодным течет эта кровь голубая,
Немного больная от вредных микробов-бутылок.
Не будем сегодня о грустном, что не улыбает.
Мой город тебе по ночам
тихо
дышит
в затылок.
А скоро, конечно же, праздник — еще одним годом
Побольше, седым волоском и курантовым боем.
Мой город устал одеваться в снега в непогоду,
Я тоже устал. И сейчас нам комфортно. Обоим.
Ему захотелось побольше зеленых оттенков.
Глаза габаритных огней покраснели от ночи,
От улицы,
от фонарей,
и, конечно, аптеки.
Я в черном, от этого
городу не одиночей.
А гости летят мотыльками в светящийся Питер,
На голос проспектов,
таинственный запах кофеен,
Летят без умолку, оглядки и спросу... Терпите!
Вас встретит мужчина.
В зеленом плаще, я уверен.
ВЧЕТВЕРОМ
Помнишь, как мы стояли там — вчетвером? Почему вчетвером? Налей-ка еще портвейна. У тебя не кровь по жилам течет, а ром, у меня живое море внутри мертвеет. Я вернулась в обитель чертовых неудач: затяжная болезнь, растраты, разрыв с любимым, в институте полно недопусков-пересдач — в общем, жизнь сквозь пальцы — терпкая, как рябина. Ты звонил, писал, а потом перестал писать — остается жить догадками и контактом. Все отплясывают брейкданс на моих весах, сделав мир одним половым церебральным актом.
Я заслушаюсь незвонками, до дыр прочту эсэмэски, которые не строчишь мне. Я качаю свою недоношенную мечту быть тебе кем угодно, только не третьей лишней. Ей — тебе согревать ладони, обед, кровать, слушать песни твои, улыбаться тебе до трещин. Недостатки в любом мужчине до боли резче: без тебя решительно некого целовать. Ветер дует в меня со всех четырех сторон — у меня растрепались волосы и не более.
Помнишь, как мы стояли там, вчетвером? Вы вдвоем, и я — беременная любовью.
Я уже обошла десятки своих аптек, я молила всех — родителей, бога, черта — чтобы сдохли эти бабочки в животе.
...Все единогласно против таких абортов.
ЗАБЫТЫЙ ГОРОД
Знаю, как возводить и в квадрат, и в куб,
кто крепостного права лишил крестьян,
и почему суккулент не равно суккуб,
но я не знаю,
зачем у тебя есть я.
Есть и другие: ты просто не говоришь,
но все равно не хватит на изменять.
Так, баловство: играть по ночам в Париж...
Кого или что ты сделал бы из меня?
Сделай забытый город. Седых камней,
серых деревьев, свесивших плети рук,
шепчущим вслед кому-то:
— Иди ко мне...
...выцветших флагов, реющих на ветру,
звона твоих нестарящихся мечей,
синих пиал, открывшихся одному...
Если приедешь — чей-то или ничей —
я тебя
этим
городом
обниму.
И от Парижа, видимо, устают,
и от себя — по правде, что колет глаз...
Что я могу отдать тебе? Неуют?
И... впрочем, хватит.
Видишь: звезда зажглась.
РАБОТА НАД ОШИБКАМИ
Так мы младенцами на руках у бабушек возлежим,
а потом орем: «Ваш постельный режим
надоел мне до озверелых коликов!»
И идем в тусу приятелей-алкоголиков
на заброшенные этажи.
Так мы руку в руке у матери держим, выводим «А»,
узнаем, что ученье — свет, неученье — тьма,
а потом на нее орем: «Ты испортила мне все детство!
От учебы этой дурацкой куда мне деться?»
Сходим с рельс
и с ума.
Так мы ходим в церковь, слушаем о Христе
и о Деве Марии, нарисованных на холсте,
а потом теряем девственность с кем-то на спор,
и ее не восстановишь, как загранпаспорт,
плюс ребеночек
на хвосте.
Так мы в курилке прогуливаем ОБЖ,
а потом, когда оказываемся в жэ,
например, в горящем чаду квартиры,
мы теряем напрочь ориентиры
и прячемся в гараже.
Так мы клянемся в вечной по гроб любви,
а когда она подхватывает ОРВИ,
мы идем целоваться в ночные клубы,
перемазав помадой губы,
веря — это у нас
в крови.
Так мы спим, обнимая нежно своих зазноб,
и целуем их в чистый высокий лоб,
а потом демонстративно пишем в статус —
мол, я сегодня ночью с другой останусь,
да, мудак я
и остолоп.
Так мы в отрочестве просим купить котят,
даже если родители этого не хотят,
и котята утром нас в школу будят,
мы отрезаем им хвост — посмотреть, что будет,
домашний кинотеатр.
Так мы пробуем легкие котики в первый раз
у соседа на хате, и искры летят из глаз,
а потом в наши глаза-бойницы
смотрит мама, папа, врач из больницы,
и это десятый класс.
Так мы проходим мимо того, которого бьют,
потому что нас ждет вконтакте, диван, уют,
после видим фото лучшего друга по прессе желтой,
того, кто ни разу тебе не сказал «Пошел ты»
или «Мать твою».
Так мы уходим гордо, как Тамерлан,
потому что она залетела и более не мила,
мы идем кого посвежее трахать,
а потом наполняемся жидким страхом,
узнав, что она умерла.
Так мы маму целуем в детстве каждую ночь,
а потом вырастаем без желания ей помочь,
или бьем ногами в старости за болезни,
до крови, чей вкус становится все железней,
и уходим прочь.
Так мы про Бога гадости говорим,
а потом орем: «Пожалуйста, отвори!»
разбивая костяшки о двери Рая,
если мы в агонии умираем,
ни на грош не ведая,
что творим.
Оргкомитет конкурса