03.02.2014
Недавно я посмотрел очередную байку с хэппи-эндом о том, что нельзя отказываться от себя, от своего таланта. Это была унылая экранизация кэролловской Алисы от ставшего заправским конъюнктурщиком Тима Бёртона. Если это фильм о воображении и его ценности, то думается, такой уровень понимания темы удручит даже неискушенных. А уютная картинка о том, что мир нуждается в одаренных людях с воображением, которая всплывает в финале, это, пожалуй, один из самых циничных видов вранья. Потому как это вранье с историей, вранье, впитавшееся в западную культуру.
Вспомним историю о том, как нехорошо зарывать талант в землю — библейскую притчу о талантах. Кстати говоря, мораль сей басни отнюдь не в том, что бог — настойчивый фанат и проповедник этики самореализации. Традиционное религиозное толкование притчи состоит в том, что господин вернется («Второе пришествие») и с каждого спросит («Страшный суд»), все остальное — лирика и сценический картон. Фактически же раб зарывает свой талант, убоявшись господина, а не по глупости или лени, поэтому вообще неясно откуда в культуре возникла эта идея — всегда выбирать талант, даже если нужно идти против течения. Скорей всего от тех, кто просто-напросто хотел идти против течения, и тем самым делал вклад в культуру.
Я совсем не против этой идеи, но с одним лишь существенным дополнением: мир в твоем таланте не нуждается. Мир вообще не нуждается. Ни в тебе, ни в твоем таланте, ни в чем ином. У мира нет намерений в твой адрес. Поэтому когда история о том, как человек выбрал развивать свой талант, дополняется хэппи-эндом с привкусом морали «все правильно сделал», то я чувствую откровенный и бесстыдный обман. Удача для талантливого человека — это случай, а не закон Вселенной. И без этой трезвой мысли любая самореализация — лишь метафизическое попрошайничество.
Современное общество, которое стремиться построить себя на самореализующихся индивидах — это еще одна фикция, подобная той притче. Дело в том, что люди никогда не ценили талант. Обычно просто вопрос так не стоит — «найти талант», а потому и для подавляющего числа людей он невидим. Расспросите окружающих, что они думают о талантах — это почти всегда какие-то общие слова со сказочной подоплекой (мистика рождения, выигрыш в экзистенциальную лотерею и проч.). Никакого реализма и конкретики. И откуда спрашивается, люди начнут замечать, видеть и ценить таланты?
Ситуация в бизнесе или другой сфере точно такая же. И даже в науке с искусством в наши дни ищут «хорошего ремесленника», что совсем удручает. Например, авторы, нашумевшей книги «Война за таланты» признают, что для подавляющего большинства крупных и успешных фирм до сих пор не характерна ставка на таланты, их поиск и развитие. И это в конторах, где все рассчитывается и планируется, в т.ч. человеческий капитал. Это в американском и японском бизнесе, где советский лозунг «кадры решают все» давно стал центральной максимой управления.
Конечно, сейчас полным ходом запущены техники мотивации, все эти бесконечные мастер-классы и зомби-семинары, призывающие раскрыть внутренний потенциал. Но с какой стати считать талантом общечеловеческий навык, подвергшийся тренировке и некоторому развитию? Все эти радостные от самораскрытия яппи редко представляют из себя человека, выбравшего развитие своего таланта; они больше напоминают надрессированных улыбчивых электроников.
И мне кажется, в этом обывательском отношении к таланту есть доля истины, как минимум доля иронии. В Евангелие от Луки эта притча рассказывает не о серебряных талантах, а о минах, т.е. мелких медных деньгах. Талант очень часто для своего развития требует огромных усилий воли, внимания, а порой и незаменимых внешних условий. Не у каждого человека есть такие возможности, не все рождаются с серебрянной ложкой во рту. В силу этого многие таланты оканчиваются незначительным результатом, а чаще жизненным крахом. Поэтому житейская мудрость не дорожит мелочью, полагая, что большие дивиденды с нее маловероятны. Лишь для единиц их талант становится вызовом — себе, обществу, миру. Но чтобы вызов реализовался в значимое событие, требуется нечто большее, чем просто позыв к нему. Это и есть талант. Все остальное — пахота. Так что бросайте мелочь в землю. Все так делают.
30.01.2011.
Я видел диво. И снова в Меге. Это, конечно, не случайно в свете моих заявлений, что супермаркет сегодня — это и музей, и храм, и тусовка, и много еще что. Надо сказать, я уже начинаю испытывать чувство непристойности в супермаркетах: тут же люди открыты как нигде, словно на исповеди. А я гляжу и подмечаю. Негодяй и вуаерист, понимаешь, нет бы просто потреблять как все.
Прежний променад по Икее, случившийся полгода назад, не прошел бесследно: архаичный механизм обустройства среды обитания был запущен. Поэтому отнюдь не с досужим интересом, в этот раз мы с женой посетили еще один анклав забугорного праздника жизни, расположенного в Меге — Леруа Мерлен. Но потребительский трансфер с Леруа как-то сразу не заладился: я не испытал доверия к бренду, посему не мог раскрыться пред ним внутренне «аки дитя». Зеленый треугольник логотипа мне напомнил систему винкелей в нацистских концлагерях (зеленый полагался уголовникам), а слоган «Дом для дома» — понятие «плеоназм» и весь мой опыт взаимодействия с копирайтингом. Моя фантазия уже нарисовала мне картинку с колючкой и пулеметами на башнях.
Я, пожалуй, ожидал встретить там что-то сюрреалистическое — вроде связки сковород в форме виноградной грозди (как в Икее) или лабиринтов товаров, в которых начинаешь сам себе казаться товаром со штрих кодом на затылке, ищущим собственную полку (как в Ашане). Но то, с чем я столкнулся, оказалось смелее моих фантазий. В Леруа Мерлен я увидел толпы людей, которые ДУМАЮТ или хотя бы пытаются думать. Я серьезно. Когда мимо нас прошла немолодая пара, и мужчина выдал фразу: «Я люблю хаос, а у тебя все какое-то циклическое» — я решил, что у меня слуховые галлюцинации. Целые толпы людей там ходят и пытаются мыслить, оценивать, аргументировать, воображать, творить. Меж рядами обоев стоит почтительный шепот и витают прожекты, словно в кулуарах научно-исследовательских институтов. Это замечательное открытие, учитывая, что большинство из этих людей не могут себе позволить рассуждать и спорить о вкусах даже за чашечкой сакэ или кальяном. И даже в университетах я давно не видел таких опроблемившихся лиц, ищущих взглядов, подбирающих подходящее умное слово ртов.
Мне вполне понятны движения их страждущих умов: ведь ремонт — дело судьбоносное, не только потому, что надолго и дорого. А потому что выбрать интерьер, убранство дома — это определить будущее своих настроений, позывов, вкусов. Это, конечно, обширная и сложная тема. Хотя смешно было наблюдать бесталанные попытки умничать на эстетические темы, меня больше заинтересовал конфликт вкусов среди шпатлевок и ковриков для ванн. Даже мы с женой, обычно находящие какие-то общие точки во взглядах на самые разные вещи, не без удовольствия попрепирались добрых полчаса (повод я вам не открою). Язвить насчет чужих вкусов — это так приятно, не зря Честертон острил, дескать, конечно же, о вкусах не спорят: из-за вкусов бранятся, скандалят и ругаются.
Но, несмотря на экзистенциальный прорыв в эстетику, увы, следует констатировать, что потребитель поголовно болен. Болен поисками гармонии. Симптоматика заболевания проявляется редко, но тут условия сами располагают. Разные эпидемии и эпизоотии в наше время не редкость, однако, к примеру, вирус позитивчика хотя более навязчив и неприятен в своих внешних симптомах, зато легко излечивается — стереть лыбу со щщей проще простого. Правда, хороший пример из жизни, лишающий подслеповатых радостных глаз хотя бы на пару дней, потребует уже определенных педагогических талантов, но и тут нет ничего невозможного. Совсем не так с хроническим или острым домогательством гармонии.
Проблема с домогательствами гармонии в жизни отнюдь не в ней самой, а в том, что люди зовут ею. Во-первых, каждый второй глупец под этой маской ищет уютненькое и красивенькое — словом, свой мелкотравчатый комфорт. А комфорт как категория давно уже шагнул за грань конкретного удобства и стал требованием не думать, т.е. перекладывать на вещи все, что напрягает. В реале это означает, прежде всего, потоки мусора, ведь рост гармонизации жизни достигается потреблением товаров, предназначенных быть мусором. Это не только вещи, но и потоки мусорных слов, бесполезных идей, лишних суетливых услуг. Своим трудом, временем и умом компенсировать нехватку гармонии люди разучились. Во-вторых, люди стараются заполучить не какой-то там эстетический идеал, который завибрирует музыкой сфер, нет — они хотят всего лишь соблазнить чужое мнение. Мол, придут гости, увидят мой интерьер и скажут (и тут разворачивается фантазм этого горе-искателя). Если бы далее по сюжету случалось удовольствие, то я бы отвял. А с какого перепугу оно там случится, если сам этот человек полгает, что эти гости, знакомые — никудышные люди в общем-то, а не какой-то авторитет?
Хронические запросы на гармонию пагубно влияют на уровень критичности интеллекта. Подобные люди легко ведутся на рекламу. Она-то пообещает вам даже гармоничное сочетание козы и баяна или свиньи с апельсинами. Реклама — это школа порочных страстей, указывающая чего желать, чтобы эффективно спускать в унитаз свою жизнь. Как изрек Батай: «Страсть к гармонии — вот в чем заключается величайшее раболепие». И лекарство от навязчивого стяжания гармонии отнюдь не в простом отказе. В попытках наотмашь устранить ложь не ищут правды, а городят чушь или еще более хитрый самообман. Искусство может помочь, но оно не панацея, и его днем с огнем не найдешь — все какие-то разбодяженные суррогаты. Под искусством я понимаю не музейный хлам со штампом «классика», а то, что швыряет в лицо хрупкую и часто дисгармоничную реальность человеческого существования.
От искусства должно нести как перегаром насилием и желанием. А «царство гармонии — это смерть человека и конец истории». В целях же профилактики следует научиться плевать на гармонию. Нет, и не надо. А если и следует достигать какой-то гармонии, то только душераздирающей.
15.04.2011.
Говорят, все мы в детстве хотели кем-то стать. Причем, есть какая-то ценность для многих людей в этих мечтах — пусть это не компас, но хоть какой-то ориентир в жизненном пути, который поможет в период магнитных бурь. Иногда, я вспоминаю об этом, но лишь в виде тревоги. Сам образ того, кем я хотел стать — забыт, разбит и раскрошен. Но жажда знать свое призвание — свое первое побуждение, возникшее уже после банального впитывания среды, но еще до последних жестоких штрихов подростковой социализации, меня не оставляет. Это желание — значимая часть той большой работы над собой, без которой я не вижу смысла в собственном существовании. Я собираю эту картину по крупицам, но до завершения еще долго.
В связи с этим мне вспоминается история с «Данаей» Рембрандта. Как известно, в 80х на эту картину с кислотой и ножом напал сумасшедший, после чего специалисты решили, что картина погибла. Кстати говоря, выбор его был простой — он выбрал самое ценное, причем со слов экскурсовода. Однако энтузиасты приняли решение восстановить ее, несмотря на потери 30% авторской живописи. Этот процесс занял 12 лет. И вот я порой думаю, каково это быть реставратором Данаи, когда в середине пути ты имеешь только годы затраченных усилий, но не видишь и тени результата? Реставратор (конечно, он был не один) по крайней мере, знал итог — конечный образ, приближенный к изначальному. А что знаю я о том, кем я хочу/мог бы/должен стать? Мои попытки выстроить то, чего возможно никогда не было, уже насчитывают почти лет десять, но в ответ лишь мысль о том, что вся суть в делании, а не делаемом.
Призвание — ловушка, но столь искусная, что сама порождает свою жертву. Не став такой жертвой, нельзя стать субъектом — кем-то, кто помимо отражения всего остального мира, творит мир собственный. И об этом мире все чаще приходится молчать.
5.02.2011.
Я снова убит этим слишком рано начавшимся днем, я вообще из тех, кого сложно не убить. Но выбор есть всегда, и я выбираю дивный эротический сон, отнимающий у меня надежду на скорое попадание домой. Звонок будильника, как и утренняя электричка безнадежно проспаны.
Затем пробуждение, торопливый кофе, надкушенный хлеб — и почти весь день на то, чтобы медленно и спокойно дать пережевать себя шпально-рельсовым челюстям железной дороги. Впрочем, начало невзначай обнадеживает: из промозглой серой то ли дряни, то ли погоды через чистилище вокзала попадаю в чистый и светлый Эдем — седьмой вагон класса ЭД9М. И вопреки маршруту Данте семь кругов железнодорожного ада еще впереди. А вот персональный Вергилий бы не помешал. Беседа все-таки скрашивает дорогу, а вот внутренний диалог — как повезет.
Пригородная электричка, чтобы вы знали, такое транспортное средство, которое покрывает около 200 км. за 6,5 часов, то есть движется со скоростью меньше 35 км./ч. С такой скоростью едет профессиональный велосипедист по хорошей дороге, это выше чем скорость дилижанса, зато гораздо ниже чем у любого гортранспорта. И даже шарабан с Царскосельской дороги образца 1869 года сделал бы пригородную электричку как стоячую, ибо среднюю скорость имел под 43 км/ч. Я полагаю верной лишь одну разгадку: сей транспорт придуман специально для увеличения удаленности двух населенных пунктов, один из которых очень хочет отличаться от провинции.
Этим нехитрым исчислениям вперемежку с поисками смысла я придавался сотни раз, уставившись в дырчатый потолок или мерцающий огонек на электронном табло. А чем еще убивать время? Вминать зад в многочасовое бытие сидящим. Изучать в вечернем зеркале окна свое лицо на фоне призрачно мелькающего пейзажа. Сокращать мышцы от невыносимо-пронзительного холодка (порой даже жалеешь, что конечностей так много. Бывает, в ночь любви мне не хватает рук. Это явно не тот случай). Слушать мертвецки-убедительный голос, сообщающий географически грядущее. Рассматривать многочисленные лица и затылки, рассыпанные по вагону какой-то поредевшей стрелковой цепью. Но все тщетно: минута-другая подлинного интереса сменяется часами нудного претерпевания того же самого, но уже протекающего под знаком скуки. Есть даже поверье, что в электричке можно работать — читать, например, или писать. Я слышал его от бомжеватого субъекта с пробитой головой, который за 3 месяца, что ездил на работу в электричке сбросил 20 кг. — треть своего веса. Голову пробили ему в первый месяц, случайные собутыльники по вагону.
Конечно, для этнографа тут действительно рай, что летний луг для энтомолога. Беда лишь в том, что довольно быстро все, что всплывает в восприятии становится невыносимым: брутальные ласки отцов (пожалуй, это проект на несколько поколений — объяснить нашим отцам, что есть более разумные способы проявить внимание к своему ребенку, нежели молниеносный неожиданный щелбан мозолистых рук по юному челу любимого чада), мясистые, мясницкие лица милиционеров, тягостно-бессмысленные в своей событийности жизни, рассказанные от скуки случайному попутчику, женские лица, царапающие память каким-то неуловимым с-кем-то-сходством…
Жизнь происходит здесь и сейчас, и в электричке я как никогда часто это вспоминаю, потому что именно эту пустоту мы обычно не хотим замечать. Но самое острое ощущение приходит в пустоте, и если позволить себе изощренную метафору, то для меня жить — это сидеть в курилке неизвестной общаги в чужом городе и курить одну за одной, ожидая встретить хоть одно знакомое лицо, при том, что ты сам — некурящий. И вместе с этой метафизикой, как и всегда, но намного сильнее хочется спать, жрать и в теплую кровать — без разбору и разом. Вместо этого стучащий железными протезами официант преподносит пролонгированный коктейль из запахов пота и помоев, из жесткой лавки и озноба, из дребезжаще-писклявых мелодий и пьяного говорка.
В моем пути туда-обратно есть одна точка — «станция 226-ой километр». Это первая остановка из Б. в Н., еще в черте города. Для большинства — абстрактная цифра, несуразное название станции; для тех, что едут в Н-ск — начало медленного изнуряющего отсчета, приближающего к пункту назначения. «226 км» — это знак того, что какова бы ни была твоя цель — ты пройдешь весь путь, шаг за шагом, километр за километром и никаких счастливых исключений не суждено. Но на обратном пути цифра 226 превращается в радостное предвестие, о том, что скоро я буду дома. Мысль о доме оживляет, что бы ни было впереди. И можно было бы еще много сказать об этом, Но — всегда есть Но… В электричке то и дело мысль обрывается. Виной тому то ли усталость до головной боли, то ли пристальные взгляды чужаков, вынуждающие готовиться к худшему и вспоминать верный хват ножа. Хотя в принципе худшее уже случилось и ты в нем движешься с неправдоподобной скоростью, преодолевая эти чертовы 226 км. за бесценные семь часов жизни, которые никто не возместит. Жертвоприношение себя. Безответному божку под название Эржэдэ.
А на прощанье цифровая леди из громкоговорителя дежурно скажет «Всего вам доброго». И язык не повернется сказать гадость, лишь устало про себя — «спасибо». Значит, не весь я потрачен в пути, что-то осталось. Поэтому все будет хорошо. Чего я и желаю всем Прибывшим.
6.02.2011.
Оргкомитет конкурса