14.06.2011
1.
Всё началось с того, что я, собираясь в дорогу, забыл зубную пасту. Всё взял, а вот пасту — нет. Наверное, вы представляете себе, что это за ощущение, когда забыл что-то мелкое и, в принципе, незначимое. Забудь я вообще весь багаж дома (ха-ха, так называемый багаж — я иногда по делам хожу, плотнее упакованный), то и не волновался бы вовсе. А отсутствие такой мелочи нервировало. Поэтому я решил зайти в какой-нибудь маленький магазинчик при вокзале (или в здании вокзала) и купить там пасту.
Да, возьми я её из дома, ничего бы не произошло.
Я проинспектировал пару лавочек, а когда выходил на платформу, почти что сбил с ног девушку, спешащую с огромным чемоданом к тому же поезду, что и я. Девушка действительно торопилась, а чемодан без шуток был очень большим. Кабы не поиски зубной пасты, я бы уже сидел в своём вагоне. И мы бы не столкнулись. Но — не случилось. Или наоборот, случилось. Я предложил ей помощь, она немедленно согласилась. Мы выяснили, что едет она в соседнем со мной вагоне, после чего поступило приглашение зайти к ней в купе — на чай, “ну, и поболтать”.
Чтобы не вводить вас в заблуждение, сразу скажу, что “это” не случилось, да и не могло случиться. Точнее, я лениво подумывал о подобном развитии событий — поначалу, когда “собирался” (разоблачение от куртки, поспешное перепихивание телефона, паспорта и денег из портфеля в карманы), но минут через десять после того, как мы вновь встретились, я начисто забыл про всё лишнее.
Ехал я... неважно, куда. Из Москвы, но не в Санкт-Петербург. Почему-то в традиции русской литературы главный герой чаще всего уезжает из Москвы в Петербург или обратно. Так проще сочинять, что ли? Маршрут известен, ничего додумывать не надо... Я вот ни разу не уезжал в Петербург на поезде. Пару раз вылетал на самолёте, но не более. Впрочем, это не очень важно. Предположим, в тот раз мой путь лежал до Кедрянки, небольшого городка, что в тринадцати часах езды от столицы строго на восток. Именно этот вопрос (куда я еду) она и задала первым. Даже не представилась сразу. Пришлось чуть позже спрашивать самому. Мы попросили у проводника два стакана чая и вышли в коридор, чтобы не мешать разговором её соседям, которых я даже не разглядел.
— Куда вы едете?
— До Кедрянки.
— Ой, как хорошо.
— Почему?
— Не знаю. Просто я на предыдущей станции выхожу.
— В Белом Логе, что ли?
— Да.
— Километров двадцать до Кедрянки, — неизвестно для чего и для кого сообщил я.
— Наверное... А вы туда к родственникам едете?
— Вообще-то — нет, — неохотно ответил я. — У меня там частное дело.
— Девушка? — бестактно спросила она.
— Юноша, — я чуть разозлился. — Дела бывают и другие, никак не связанные с личной жизнью. Просто не хочу говорить.
— Простите, — сказала она, но, по интонации судя, не особо сожалея.
— А как вас зовут? — всё-таки меня этот вопрос интересовал.
— Фаина. Можно — Фая. А вас?
Я назвался. Она как будто в забытьи повторила моё имя несколько раз, а потом прямо посмотрела мне в лицо:
— А вы знаете, я вот хочу рассказать, куда и зачем я еду. Вы выглядите... доверять вам можно. У вас вид такой... знаете...
Я знал. Ох уж этот мой вид — вечно в ком-то вызываю доверие, надоело уже. Сколько раз мне вот так “выплакивались” девушки разных возрастов... Не сказать, что я горел желанием выслушивать очередную историю любви очередной пустенькой замужней Фаечки (“я такая, какая есть, а он меня хотел исправить... муж ведь не замечал во мне личности...”), но мне было просто скучно — ни газеты, ни книги с собой не было, а спать тоже не хотелось. Поэтому я, посмотрев в её декольте и сильно оживившись от увиденного, согласился в очередной раз поработать жилеткой. Но как раз тот взгляд в приятную темноту межгрудной ложбинки и стал последним, которым я её одарил, думая “не о том”.
Она выглядела... Да никак она не выглядела. В иной ситуации я бы и внимания на неё не обратил. Крашеная блондинка — а брови густые и чёрные, полноватая, глаза серые, хотя по сути — бесцветные, характерный говор. Безликая и обычная.
— Вообще-то я еду на свадьбу своей двоюродной сестры. Её Региной звать. В Белом Логе свадьба будет, да. Муж мой поехать не сумел, он дежурит, поэтому еду одна. У нас там небольшая белологовская мафия, — улыбнулась она, в первый и последний раз за вечер. — И Регина должна была ехать со мной. Потому что она с нами живёт. А жених её сейчас там. Он был в Москве недавно, в гостях, но уехал дней пять назад. А Регина-то... — Фаина запнулась, — беременная. Сильно беременная. Неделе на тридцать шестой уже.
— Извините, это сколько? Я в неделях не очень понимаю, — прервал я её.
— Восемь полных месяцев уже прошло, вроде бы. Совсем точно я сама не знаю.
— И у них свадьба только сейчас?
— Да. Просто Рустам, жених-то, в Ванкоре работает, на севере. Так вначале он на вахте был, потом вертолёт долго не прилетал, а потом сама Регинка уже не могла — её работать заставляли, она же продавщицей работает, в табачном, и ей четыре выходных подряд никак не давали. Либо, говорят, увольняйся, либо работай как велено — а куда ж ей раньше времени увольняться-то в таком положении, — с паузами рассказывала Фаина.
Несмотря на отчаянную мизерность нюансов, я слушал её, как приворожённый. Я уже чувствовал, что там случилось нечто необычное или даже страшное.
— И вот решили они жениться, уже точно решили. Рустам вернулся, всё хорошо. В Логе кому надо сунули, чтобы им дату свадьбы назначили без Регинки. Рустам как раз её паспорт привозил обратно, когда приезжал-то сейчас. Она с работой уладила. И вот завтра вечером, я точно не помню во сколько, всё и будет. Только ничего не будет, — вдруг всхлипнула она.
Я не люблю, когда люди плачут. Тем более, когда начинают плакать вдруг. Без прелюдии, так сказать, начинают плакать. Когда я о таком читаю, то думаю, что это всё притянуто — ну не может человек вдруг хвать — и зареветь. Но Фаина смогла, хотя изо всех сил старалась сдерживаться. Но одновременно сдерживаться и говорить она не могла, поэтому вынужденно замолчала. Я, понимая, что высказываю неверную версию, всё-таки спросил:
— Но она опоздала на поезд?
— Если бы, — Фаина чуть успокоилась. — Регинка в реанимацию попала три дня назад. Доработалась. Что-то там серьёзное, я опять же не знаю точно. Резко заболело где-то сбоку в животе, чуть не упала от слабости. Ей скорую вызвали, врачи сказали, что там отслоилось что-то — я не поняла ничего. Ещё они говорили про кровотечение внутри, и что ребёнка надо срочно вытаскивать. На носилках прямо увозили. Как-что получилось потом — я и не знаю. Оба они, говорят, могут и не выжить. Прямо какой-то... — и тут она добавила что-то не по-русски, но что именно, я совсем не понял. Вероятно, это было матом. — Вот и еду, не знаю, что им сказать. Рустам-то готовится, и мамки наши, сёстры, весь Белый Лог на уши поставили. А я пока доеду, может, и кончится Регинка, — Фаина опять что-то сказала по-своему и заплакала.
Я, пока что держа оборону перед наступающими чувствами, всё же уточнил:
— А почему вы сразу не рассказали, не позвонили?
Фаина вытерла тыльной стороной кулака слёзы и махнула на меня рукой:
— Да не знаю я! Испугалась! Я даже сообщение с её телефона отправила Рустаму, ну, в смысле, когда её уже того, в больницу... Дескать, целую, жду, люблю. Дура я, дура, а что делать? Вот, сейчас каждые пять минут на свой телефон смотрю, вдруг кто что напишет про неё, или звонок будет. А ведь завтра-то всё, надо будет рассказывать...
Задуматься было над чем. Пару минут мы помолчали.
— Миленький, а вам в Кедрянку срочно надо?
Я машинально ответил:
— Ну, средне, а что?
— Миленький, дорогой, пойдите со мной, — зачастила Фаина. — Выйдите в Логе. Со мной. Вы же умный, вы же филолог (с чего она это взяла — не знаю, наверное, все мужчины в рубашках для неё были филологами). Пожалуйста. Прикинетесь врачом, что-нибудь скажете, только правдивое что-нибудь. Я утром позвоню туда, мне всё доложат про Регинку. Пожалуйста, прошу вас. Вы женаты? (Я опять же на автомате покачал головой.) Если обойдётся у нас, я к вам каждые выходные буду приезжать, убирать-стирать, ну и эт-самое, если надо... Полгода буду ездить, не меньше, только чтоб всё обошлось, это ж я во всём виновата...
Я медлил, потому что размышлял о прихотливой воле того же самого Случая. Очевидно, это были несвоевременные мысли, но в тот момент меня одолевали именно они. Почему, думал я, никого иного, как меня, человека принципиально отличного от Фаины и её “диаспоры”, кто-то или что-то ввергает в самую бездну этой драмы? Есть ли в этом знамение, своеобразное пророчество, или налицо тупое совпадение обстоятельств, и если бы Фаине помог кто-нибудь другой, то вся тяжесть ситуации с неведомой Региной при смерти легла бы на плечи этого другого? Я, по своей традиции, кратко обратился к Абсолюту, чтобы получить ответ. Но его не было — ответа. Как, вероятно, и Абсолюта.
Отчаяние Фаины я хорошо понимал. Её просьбу — тоже, это истеричное хватание за любую возможность, за пресловутую соломинку. Но какое решение должен принять сам я?..
Человек становится ответственным не по своей воле и не других людей ради. Так я полагаю. Ответственность разделяется или полностью берётся на себя, если в этом есть некая выгода. Я, так получилось, мало за что отвечал в жизни — просто не мог, не умел — и всегда жалел об этом. Сам себе и друзьям говорил постоянно — вот, мол, если бы выпал случай, ух, как бы я развернулся. Вот он, пожалуйста, — случай. Пора разворачиваться. “А что я с этого буду иметь? Того тебе не понять” — вспомнились строчки из песни. Да уж, что я получу, не то, что ты — не пойму и я сам. Не считать же за награду обещание несчастной Фаины приезжать убираться и “эт-самое”.
“А может, — пискнуло подсознание, — просто так помочь, без выгоды?” Я сам себе усмехнулся иронически.
— Давайте так, — сказал, наконец, я. — Я пойду спать. А вы за полчаса до Белого Лога подойдите ко мне — пятое купе, место девятнадцатое, — и мы решим, что сделаем. Пока что ведь всё равно едем. Только обязательно подойдите.
— Хорошо, — шмыгнула Фаина.
— Доброй ночи.
— Доброй ночи.
Я прошёл к себе, лёг на полку, предполагая всё хорошо продумать, проанализировать доводы “за” и “против”, а также подготовить возможную речь для родственников Фаины и Регины, если всё-таки решусь на это мероприятие. Но... Я лёг, а через секунду после этого меня уже трясла за плечо Фаина. Я уснул мгновенно и спал чрезвычайно крепко. Со мной такого не случалось вообще никогда, тем более — в дороге. Сон мой обычно тревожен и непрочен, как у алкоголика (я не пью, кстати). А тут получилось наоборот.
— Ну, что? — заглядывая мне в глаза, сказала Фаина. — Лог через двадцать пять минут.
Я потянулся, встал — ненавижу спать в штанах, даже в поезде! — и воззрился на Фаину. Она как будто похудела и постарела. Бедная, бедная Фаина. И Регина тоже бедная. А я тут такой довольный, еду себе в Кедрянку, чтобы получить там деньги за свои делишки с природными ресурсами.
— А такси у вас до Кедрянки можно будет взять? — вздохнув, спросил я.
— Конечно, — засуетилась Фаина. — Там, в случае чего, Дамирка, брат Рустама, подбросит, у него “Форд”, хорошая машина. Недавно как раз мост новый открыли над речкой — теперь очень быстро можно доехать. Кстати, мне тут прислали сообщение, вот.
Она сунула мне под нос телефон. Я прочитал и не понял почти ничего — ясно было, что сама Регина, по крайней мере, пока жива. Про ребёнка ничего не было сказано. Я кивнул, якобы всё приняв к сведению, и наказал Фаине идти к себе в вагон — готовиться к выходу. Сам тоже быстро собрался. Скажу откровенно — решить-то я решил, но вот как нужно себя вести, я понятия не имел.
Поезд плавно затормозил, и я выскочил на платформу. Здравствуй, Белый Лог — место, куда я совершенно не собирался попадать, но куда попал.
2.
Нас (хотя — почему нас? Фаину!), против ожидания, у вагона никто не ждал.
— Я позвонила и сказала, чтоб не ехали, — пояснила Фаина.
— Умно, — заметил я.
Я в самом деле так считал. Отсутствие встречающих было очень кстати, так как я определился с главным — нужно было выбрать одного человека, чтобы с ним вести беседу. Только одного. Не хотелось являться гоголевским ревизором и всех пугать. А любой подобный отбор был возможен только при бесстрастном наблюдении за людьми в течение хотя бы недолгого времени. А можно было бы хоть что-то понять в толпе, хаотично вопрошающей о местонахождении невесты? Нет же.
Мы вышли из вокзала на улицу, и тут же мне пришла в голову следующая идея.
— Фаина, а расскажите мне о них.
— О ком?
— Ну, о тех, кто нас... вас там ждёт. Я хочу прикинуть, с кем лучше будет общаться.
— Ой, — предсказуемо замялась Фая. — А что вам рассказать-то?
— Хотя бы сколько кому лет, кто чем занимается и наподобие.
Фаина честно попробовала выполнить мою просьбу, однако её рассказ постоянно перемежался восклицаниями “я даже не знаю”, “ой, забыла” и тому подобными. Единственное, что я однозначно понял — жених, Рустам, из круга претендентов исключался. О нём Фая рассказала довольно внятно и цельно — образ получился непривлекательный. Глуповат, упрям, иногда жесток и вообще уже немолод. Фаина явно не симпатизировала ему — выдала себя, начав было сердитую фразу — “Поделом ему...”, но тут же осёкшись, так как возмездие Рустаму пришло за счёт её, Фаины, сестры.
Предварительно я решил поговорить с Розой, тёткой Регины — то есть фаининой матерью. По формальным признакам (возраст, опыт, некоторая родственная отдалённость от беременной страдалицы) и по рассказам именно она выходила тем, кто мне нужен. И хвала угодникам, что я решил вначале проверить свою версию.
Мы втроём — я, Фаина и её чемодан — уныло дотащились до двухэтажного квартирного дома по Кооперативной улице. Увидев его, я сразу вспомнил названия двух пьес Бернарда Шоу — “Дом, где разбиваются сердца” и “Домá вдовца”. Да, вот и мне выпала доля — неспешно, самодовольно, слегка спесиво подумалось мне, но какая именно доля мне выпала, я домыслить не успел, так как на втором этаже открылось окно, и неприятный женский голос закричал:
— Файка! Ты, что ль? А Регинка-то где?
— Сейчас, мам, — крикнула в ответ Фая, побледнев и жалобно глядя на меня.
В тот момент я усомнился в правильности своего первичного выбора — доверие к обладателю такого голоса не появилось. В общем, и на практике я оказался прав (а точнее, как раз не прав) — общаться с Розой Камильевной было совершенно невозможно. Светлана Камильевна ничем от своей сестры не отличалась. Разговор между ними и Фаиной вёлся примерно такой: “Как доехала-то, не замёрзла?” — “Тепло было, мама!” (Или — “тётя”.) — “А Регинка-то где?” — “Мама (тётя), я чуть позже расскажу. Подожди, пожалуйста” — “А, ну подождать-то можно. А что в вагоне-то, холодно, небось, было?” И так до бесконечности.
Зато на меня все отреагировали на удивление безразлично — но Фаина меня представила своим и Регины знакомым, и мне никто никаких вопросов не задавал, даже предложили кофе (я отказался). Я слушал беседу женщин и мрачнел. Задача неимоверно усложнялась.
Я уже было совсем отчаялся, как вдруг в квартиру вошёл Рустам. Я его тут же опознал, потому что Фаина упомянула приметный, глубокий горизонтальный шрам через весь лоб. Опознал — и в очередной раз поразился. Под шрамом были обычные густые брови и необычные глаза — тёмно-карие, злые и очень умные. Разница между ним и остальными была слишком очевидна, чтобы я колебался дальше.
— Вот, Рустам, это наш друг из Москвы, — Фаина представила меня жениху.
— Привет, — бросил он, плотно пожимая мне руку. — А где Регина?
— Рустам, э-э... Я бы хотел с вами поговорить.
Это была моя первая удочка — я выяснял, как он отреагирует на такую просьбу от незнакомого человека.
— Когда?
— По возможности, скорее, — я старался не встречаться глазами с Фаиной. Она явно удивилась, что я решил общаться с Рустамом.
— Раз надо — пойдём. Куда? — добавил он спокойно.
Его реакция меня слегка ободрила.
— А тут есть свободная комната?
— Тут — нет, но мы можем быстро дойти до меня, через два дома. Так а Регина-то где?
— Я вам расскажу, — ответил я и быстро вышел из квартиры, потому что за моей спиной уже раздались охи-ахи Розы и Светланы, ничего не понимавших, но интуитивно заподозривших недоброе. Я обернулся и на прощанье постарался сделать самую зверскую мину в адрес Фаины — молчи, дескать, скрывайся и таи.
Рустам вышел вслед за мной. По дороге мы ни о чём серьёзном не говорили. Он спросил зажигалку, я ответил, что не курю, он чертыхнулся и попросил подождать — подбежал к стоящему у соседнего дома мужику и прикурил.
— Зажигалку случайно выронил утром в лужу, а новую купить не успел, — пояснил он. — Вот и думаю, хорошая ли это примета перед свадьбой — топить зажигалки.
Он улыбнулся, я тоже. Мы зашли в его квартиру, и он указал на кухню — там, дескать, и пообщаемся.
— А почему, — сказал он, едва мы сели — он на стул, я в старое кресло, — я тебя не видел в Москве ни разу?
Не скажу, что я ожидал этого вопроса. Но я ему обрадовался. И даже переход на “ты” с его стороны меня не взбесил, как обычно бывает.
— Я отвечу, но, если можно, скажите — почему вы не спросили меня об этом там, у Розы Камильевны?
Рустам хмыкнул.
— А хрен его знает. Я подумал — а вдруг видел тебя, да позабыл. Решил, что при этих дурах ничего выяснять не буду.
Лучшего ответа я и представить не мог.
— Вы правы. Дело в том, что я не знаю лично Регину, а Фаину знаю со вчерашнего вечера — мы с ней были соседями в поезде. Даже не соседями...
Я кратко поведал историю знакомства, после чего сделал маленькую паузу.
— Ну? — выразил Рустам своё отношение к услышанному.
— Рустам, вы вот сказали про них — “дуры”. Вы кого имели в виду?
— Да всех. Что Розу, что Светку, что Файку.
— А Регина? — я не хотел спрашивать, но вырвалось само собой.
— Регинка тоже дура. Глупая дура. Но хорошая. А эти — у-у, не могу видеть уже.
— Вы понимаете, что Фаина может совершить ошибку?
— Да она вся — одна ошибка. В чём дело-то? Полчаса уже долдонишь тут, а я пока ничего не понимаю. Вопросы задаёшь, говоришь что-то, мне не отвечаешь, — Рустам начал злиться.
— Не сердитесь. Сейчас всё поймёте. С Региной случилось несчастье.
Рустам не шелохнулся. Он ждал. И я ждал. Прошло секунд двадцать (страшно много в такой ситуации), и всё же я продолжил.
— Она попала в реанимацию. Ещё в понедельник. Потеряла на работе сознание, её отвезли, а там началась какая-то... — я запнулся, не желая ругаться.
Он молчал.
— Очевидно, всё случилось из-за переутомления. Она же много работала — вы знаете это лучше меня. А Фаина испугалась. Она, вы правильно заметили, дура. Она испугалась вам сообщать, потому что она как будто бы в таком случае стала виноватой. Вот и молчала, не звонила. И это она вам написала сообщение с телефона Регины — вы его получили, прочитали?
Рустам молчал, но я чувствовал, что он действительно получил и прочитал ту фаинину фальшивку.
— Но Фаина терзалась от страха — и за сестру, и за себя. Поэтому она открыла всё мне — я ей показался достойным доверия, — я сдавленно хихикнул, но мгновенно осёкся. — И она попросила меня побыть посредником, что ли. Рассказать о случившемся кому-нибудь из вас, и чтобы этот кто-нибудь рассказал всем остальным.
Я замолчал и решил уже точно ничего не говорить, пока Рустам не отреагирует — уже неважно было, как. Прошла ещё минута.
— Что с ней? — наконец спросил он.
— С Региной? Я не очень хорошо знаю. Я не спец. Но у Фаины есть телефон врача. Можно позвонить. Вам надо готовиться к самому плохому — ребёнка, скорее всего, сохранить не удалось. И её жизнь под угрозой.
Вы когда-нибудь сообщали подобное? Нет? Тогда не советую даже пытаться вообразить мои чувства. Если вы считаете, что мне было легко это говорить, так как я никого из них знать не знал, то вы ошибаетесь. Это был самый тяжёлый момент в моей жизни. И в жизни Рустама — думал я в тот момент. Но и тут я ошибся.
Он вскочил, подошёл к окну и стал громко ругаться. Слова были все знакомые, перемежаемые с выражениями “Да что ж это за...”, “невозможно больше”, “почему опять”. Рустам явно что-то имел в виду, но что — я не мог уловить. А спрашивать было совсем некстати.
— Вы уж это... Фаину не ругайте, — понимая, что говорю не то, всё же промямлил я.
— Да клал я на эту идиотку! — обернулся он ко мне и метнулся из кухни. Вернулся, что-то держа в руке, и кинул это мне на колени. Фотография. — Пойми! Это уже второй раз! Второй! Понимаешь? Второ-о-ой, твою мать!
Я, не решаясь взять снимок в руки, посмотрел на него. Там была изображена женщина — обычная, с вышедшей из моды причёской. Лет пятнадцать этой фотографии.
— Ты понял? В девяносто четвёртом женился. Не здесь жил. Всё уже почти было, ты понимаешь? — он задыхался, но рассказывал, почти плакал, но рассказывал. — Там месяца три оставалось. И тут, твою мать, под машину. Под долбаную “Волгу”. И всё, сразу! Оба! Понимаешь? Понимаешь?!
Я уже всё понял и ужасался вместе с Рустамом.
— Регинка ведь дура. Ну ду-ура! Но, твою мать, с золотым сердцем. Понимаешь? Я ж её с шестнадцати знал. Росла тут. Я на север уехал... Деньги... — его речи становилась бессвязной, рассказ превращался в набор слов.
Он сел на пол и бессильно опёрся о батарею. Закрыл глаза.
— Может, ещё обойдётся — Регина совсем не безнадёжна, — сказал я.
Он махнул рукой. Потом встал и вытащил телефон.
— Файка? Дуй ко мне. Живо! — приказал он и отключился. Затем обратился ко мне. — В общем, так. Сейчас с тобой разберёмся, и ты иди себе отсюда. А я уж буду дальше решать. Это ж надо по-любому в Москву ехать, а на чём? — спросил он уже не меня, а сам себя.
Я, откровенно говоря, немного струхнул. “С тобой разберёмся” — звучало недружелюбно. Но обошлось. Через несколько минут вошла Фаина. Выражение её глаз описывать не буду — можно легко догадаться.
— Значит так. Что ты ему обещала за то, что он мне всё расскажет?
— Рустамка, да ничего не обещала...
— Врёшь, знаю я твою натуру сучью! Говори живо!
— Полгода убираться в доме обещала по выходным, — пролопотала она, явно стыдясь меня, себя и своих слов.
— Короче — чтоб не меньше года ездила к нему. И давала по первому указанию. Вот как скажет полслова — всё, юбку вверх и на кровать. Ясно? Тебе ясно, сволочь?! — заорал он. Фаина испуганно кивала. — Ты взяла его телефон? Взяла???
Я встал и направился к двери. Рустам явно терял контроль над собой, и, честно скажу, я не хотел ни спасать Фаину, ни быть свидетелем его гнева. Но, к счастью, Рустам быстро успокоился, и я, обуваясь, услышал:
— Сейчас дашь мне номер врача. А потом зови Светку сюда. Я с ней поговорю. А Розке сама скажешь. Поняла? Сама! Дура.
Запахнув куртку, я крикнул из коридора: “Рустам, можно вас на секунду?” Он подошёл:
— Что?
— Сил вам. И терпения. Помощь нужна?
— Ничего не нужно, — сказал Рустам с таким видом, что я предпочёл наскоро пожать ему руку и выкатиться за дверь. В квартире тут же раздался страшный мат. Что-то упало. Фаина громко заплакала. “...И тогда воздаст каждому по делам его” — вспомнилось мне. Извини, Фая.
В кармане зажужжал телефон — пришло сообщение. Я постарался мгновенно переключиться на свои личные дела и выбежал из дома. Меня уже ждали в Кедрянке.
3.
Десять минут я говорил по телефону с компаньоном. Ещё минут пятнадцать ушло на покупку и распитие стакана чая (кофе не было) с тошнотворно сладкой вафлей в забегаловке при местном универсаме (мне предложили пирожок с ливером, взглянув на который, я содрогнулся и вспомнил заголовок в московских газетах начала девяностых: “Крысы-мутанты в метро!”). Потом я писал несколько важных сообщений. И, наконец, решил немного погулять, чтобы окончательно успокоить нервы.
Я не задумывался, выполнил ли я свою миссию. Всё произошло примерно так, как любой здравомыслящий человек мог предположить. Что имела в виду Фаина, говоря “если обойдётся”? Не могла же она предположить, что Рустам спокойно воспримет такую ужасную новость. Она-то хотела, чтобы я прикинулся врачом и взял всю вину на себя — только не на себя как такового, а на вымышленного себя. А я рассказал Рустаму всё, как было. То есть фактически просьбу Фаины я не выполнил. Но Рустам — умный. Он бы мне не поверил, представься я доктором. Я бы тоже не поверил на его месте. С какого перепугу врач поедет из Москвы в Белый Лог, чтобы поговорить с родственниками своего пациента? Абсурд, безлепица.
Кто-то мне посигналил, я очнулся — оказалось, я стоял на светофоре, мне горел зелёный, но я слишком увлёкся своими мыслями и просто стоял у края тротуара. Я пригляделся — сигналил мне молодой парень на “Жигулях”. Такие редко отказываются от заработка. Я поднял руку, и парень подрулил ко мне.
— До Кедрянки прокатимся? — спросил я.
Тот подумал.
— Срочно надо?
— Долго ждать не могу.
— Я картошку из огорода везу домой, мать ждёт. Заедешь со мной? Тут две минуты плюс выгружусь.
— Ладно.
Мы и правда потеряли от силы минут десять — парень, представившийся Мишей, быстро перетаскал пакеты в дом, но за это время даже успел узнать местные новости. Выруливая на шоссе (если его можно было так назвать), Миша осведомился:
— Ты местный сам?
— Нет. Случайно тут оказался.
— Понял. У нас тут такое сейчас случилось! Мать рассказала.
— Что? — хотя мне в ту же секунду стало очевидно, о чём он сейчас расскажет.
— Ну, свадьба должна была быть вечером. Ордынцева Регина и этот, как его... Абашев. Рустам. Но, говорят, в больницу она попала.
— А что с ней?
— Да кто же знает. Она с брюхом ходила. А работала где-то в Подмосковье, что ли. Говорят, перетрудилась.
— Так почему она работала, раз беременная?
Этот вопрос я задал совершенно интуитивно. Праздным этот вопрос был до крайности. Во-первых, я знал ответ. Во-вторых, я знал также, что мой водитель ответа не знает. Но всё-таки это сорвалось у меня с языка — как вопрос Рустаму, считает ли он свою Регину дурой.
— Так ей же деваться было некуда.
Разговор пошёл не по написанному. Я насторожился.
— Как так?
— Да как-как... Сразу видно, что ты не отсюда. Мне моя мать сказала, что Светка, Регинки-то мать, просто не пускала её домой с животом. Лишний рот, денег жаль... Сиди, дескать, в Москве своей. А Абашев на севере колымил. Он нормальный, но долго не приезжал. Вот и делать ей было нечего. Работала, иначе ж там такие цены, не продержишься...
Михаил ещё долго продолжал рассуждать о злом нраве Светланы Камильевны, а я снова сидел, как прибитый. Я поверил словам своего водителя мгновенно и безоговорочно — вероятно, потому, что теперь картина “преступления” была полностью ясной. В самом деле, я ведь до того не задумывался, а зачем, собственно, Регине нужно было так надрываться в Москве, если она могла просто послать всё куда подальше и уехать домой?
Мне было очень неуютно.
Моё окружение действительно разительно отличалось от белологовской шушеры. Я вырос в хорошей семье, в которой скандалов не было вовсе, а ссоры случались редко. И семьи друзей были примерно такими же. Мы все иногда ошибались — и родные, и знакомые, но всегда встречали понимание и поддержку в тяжёлой ситуации. Как раз идеальные отношения в нашем “круге” и заставили меня наглухо скрывать от всех род моих занятий и некоторые детали личной жизни.
И я, под журчащую болтовню Михаила, занялся преполезнейшим делом — стал искать ответ на бессмысленный вопрос: почему они так поступают, и что они чувствуют, когда их дела оборачиваются таким чудовищным образом.
Каждому по делам его.
Каждому по делам его...
Но получается, что и Регине досталось по делам её? Где же тогда справедливость?
— Но ведь получается, что это её мать впрямую виновата? — наконец сказал я.
— Ага, — охотно согласился Миша.
— А она это понимает?
— Откуда ж мне знать. Хотя вряд ли. Она ж думать не умеет. — Миша засмеялся.
— Почему?
— Да у нас никто не умеет. Особенно из старых.
— А ты?
— А я — умею, я ж не старый, — Миша опять улыбнулся.
— А Регина осознаёт, что потеряла ребёнка по вине матери?
— Да кто ж её знает, она ж в Москве давно. Хотя вряд ли она понимает. Она же дура втрое, чем мать. Зато она добрая очень. У нас самый умный — Абашев. Говорят, ему мэром предлагали стать. Он, вроде, даже соглашался, но он же нефтяник простой, куда ж ему против этих... А теперь я и не знаю вовсе, что будет, — вздохнул он.
— Несправедливо, — заметил я, и Миша явно не понял, что я имел в виду.
— Конечно. Выбирали б мы мэра (он сделал ударение на слове “мы”), давно бы Абашев рулил. А так... Всё уже украдено до нас! — пошутил он стандартной фразочкой из кино.
— Слушай, ты вот их всех знаешь, — начал я.
— Ну, не всех, — тут же уточнил он.
— Почти всех. Как ты сам оцениваешь этот случай?
Миша призадумался.
— Да не знаю я. Но вообще я вот что скажу — раз так случилось, значит, так и надо!
— Фаталист...
— Что? — он удивился.
— Ничего...
Когда-то давно женщина, с которой у меня могло быть всё, если бы она не была лучше меня раз в сто, сказала: “Не стоит путать Божий промысел с Божьим попустительством”. Эту фразу я запомнил навек, и сейчас она оказалась очень кстати.
А ещё я вспомнил себя образца вчерашнего дня и покачал головой в сердитом удивлении. Выгоду искал... Кроме испорченного настроения и тяжелейших мыслей я ничего не приобрёл за истекшие несколько часов, которые, кстати, мог бы провести с большей пользой. “Ещё на машину пришлось тратиться”, — услужливо подсказало подленькое нутришко моё. И что, ради всего этого я и вышел станцией раньше? Водитель был прав — в Белом Логе я столкнулся с беспримерным бездумьем большинства действующих лиц. Они не мыслят, следовательно, они не существуют, что ли? Ага, как бы не так. Ещё как существуют. Существуют, низвергая этим торжество разума, провозглашённое древними греками, или римлянами, как их? Не люблю античный период.
Вскоре мы проехали синюю табличку “Кедрянка”. Я открыл портфель, чтобы достать из внутреннего кармана крупную купюру для водителя (в бумажнике не было вообще ничего), и в руки мне попался тюбик с зубной пастой. Нет, ну вы представляете — я им так и не воспользовался. Вечером ведь сразу заснул, а утром элементарно забыл почистить зубы. Знал бы, что так получится, не покупал бы пасту в Москве. Всё наперекосяк.
Божье попустительство, говорите...
Оргкомитет конкурса