25.03.2011
Лялькино имя
Настоящее имя Ляльки — Евгения. Но, назвав девочку этим именем, мама решила, что будет так звать дочь, когда она подрастет, а пока она будет Лялей. Ляля подросла и однажды узнала, что ее настоящее имя оказывается Евгения, или Женя. Ни то, ни другое имя Ляле не понравилось. Она не желала зваться ни Евгенией, ни Женей. И никак Ляля не могла свыкнуться с новым именем, чужое оно было. Может, мама слишком поздно объяснила дочери, что «Ляля» это всего лишь детское прозвище, а может, нечаянно виноват в этом был далекий родственник деда, с которым Лялька познакомилась, будучи в гостях у деда с бабушкой.
Этот дядька Ляле не понравился сразу, сначала он больно сжал ее ладошку при знакомстве, а потом весь вечер называл ее Евгенией. А на бабушкины возражения, что они зовут внучку Лялей, громко возмутился, что она ведь уже большая девочка, и называть ее уже надо взрослым именем. Он, наверное, подумал, что Ляльке это понравится. Весь вечер дядька пытался заигрывать с ней, то угощает ее конфеткой, то пирожком, то яблоком. Но Ляля даже конфеты из его рук брать не хотела. Наконец, Ляля устала от него и сбежала на печку. Дядька прозвал ее букой, а она в ответ показала ему язык, впрочем, он этого не заметил.
Ляльке исполнилось шесть, когда мама родила Ляльке братика. Конечно, Ляльку никто не спрашивал, хочет она братика, или нет. Но мама все представила так, будто это Ляля очень хочет братика, вот мама ей его и родила. С появлением Антошки, Ляльку называть Лялькой не перестали. Скорее даже наоборот, совсем перестали называть ее Женей, мама решила, что выговаривать малышу имя Женя будет слишком сложно, а лепетать «Ляля» малыши начинают довольно рано.
Лялька была вполне довольна. Она опять — только Ляля. Лялькой она оставалось вплоть до самой школы. Учителя в школе звали ее в основном по фамилии, потому что на «Женю» Лялька не реагировала, и для подружек она была по-прежнему только Лялькой. И лишь в институте она стала Женей, представляться незнакомым людям «Лялей» ей стало неудобно. К своему удивлению Лялька быстро привыкла, что она теперь только «Женя». После института Лялька попала на завод. Она была самой юной в отделе, и все называли ее по имени, Женей, или просто деточкой.
А через два года из просто Жени, Женечки, нашей девочки, она превратилась в Евгению Юрьевну. Случилось это так — в отдел на практику определили студентку. И прикрепили ее к Ляльке. Разница у них была несколько лет, но практикантка звала Ляльку исключительно по имени-отчеству. Потом практикантка ушла, а называть Ляльку Евгенией Юрьевной не перестали, как приклеилось к ней это имя.
И дома давно уже перестали называть Ляльку Лялькой. Теперь она была только Женей. Она, похоже, привыкла. Знакомясь с кем-то, она уже давно не терялась, как ей представиться, казалось, имя Лялька навсегда ушло от нее. Но однажды в ночном клубе она познакомилась с самым замечательным мужчиной на свете. Роман оказался бурным, но скоротечным. Почти все Женькины романы были такими. Хотя в этом случае отношения прервала не она, а он. Она даже не успела познакомить его с мамой. Хотя в последнее время ей вообще не хотелось этого делать. Мама выплывала из своей комнаты всякий раз, если Женя заходила домой не одна, приходилось ей их знакомить. А потом мама допытывалась, куда делся очередной Женькин кавалер, и всякий раз мама напоминала, что дочка «довыбирает» мужиков, останется ни с чем. Женька отмахивалась, но мамины слова оставляли неприятный осадок.
Иногда у Женьки даже появлялась нехорошая мысль, что мама, возможно, рада, что дочь до сих пор одна. Раз у нее не сложилась личная жизнь, значит, нет никакого счастья в замужестве. И о знакомстве с Максимом Женя не сказала маме ни слова. Она бессовестно лгала, что задерживается на работе, что в театр она идет с отделом, что ночует у подружки. Они встречались четыре месяца, потом Максим пропал, перестал звонить, появляться. Женя позвонила ему сама, на свидании он сказал, что не хочет больше с ней встречаться, просто не хочет и все. И нет никаких объяснений. Женька расплакалась в ответ, по ее лицу текли слезы, а он даже не попытался успокоить ее.
Прошел целый год, но Женькина рана все не заживает, и неужели она кровоточит до сих пор только из-за того, что один раз он назвал ее Лялькой? В первый раз за много лет она услышала свое детское прозвище, вновь обращенное к ней. Конечно же, она вовсе не Евгения Юрьевна и даже не Женя-Женечка, она — Лялька. Лялька улыбалась в темноте, Максим шептал ей еще что-то, но она не слышала его больше, самое главное он ей уже сказал.
Эх, Лялька, Лялька, ты до сих пор ждешь его, и неужели веришь, что он вернется к тебе?
Стакан морса
Ляля услышала эту историю от деда, да еще не один раз, видимо сильно она его задела тогда. Было тогда Лялькиному деду Андрею лет пятнадцать-шестнадцать.
В тот день была получка, Андрей был просто на седьмом небе от счастья, когда в половине двенадцатого из заветного окошечка кассир Тома протянула ему его заработанные деньги. Их было не так много, он ведь был простым разнорабочим, но он так давно мечтал об этой зарплате, что эти деньги были для него сейчас самым большим богатством. Долгими зимними ночами, когда сводило с голодухи желудок, и он не мог заснуть, он мечтал о наступлении лета, когда он приедет домой и сможет подзаработать в лесхозе и, наконец, досыта наесться. Эта мечта зачастую заменяла ему ужин.
Старший брат велел учиться, и год назад Андрей из поселка уехал в Тобольск, учиться в педагогическом училище. Маленького роста, тщедушному подростку выбора особого не было. Уезжать было страшно, но Тобольск был недалеко от дома, и брат обещал отправлять посылки с попутчиками. Прежде жила их семья на южном Урале, Андрей был самым младшим. А всего в семье было пять детей, трое ребят и двое девок. Андрей совсем не помнил, какая была жизнь там, на Урале, только по рассказам знал, что жили они хорошо, все вместе, дом был большой, на две половины, в одной жил старший брат Андрея Павел с семьей, во второй мать, отец, дети и старая бабушка, но хозяйство было общее, крепко жили. А потом их раскулачили, и выслали сюда, всех, и Павла с семьей. Отец умер по дороге, в Тобольске.
Павлу, как старшему, пришлось все брать в свои руки. На его плечи легла вся забота о восьми ртах. Попробуй, прокорми всех, а вокруг чужие люди. Получалось так, как получалось. И не вина Павла, что Андрею не доставалось часто еды досыта. В первый год, кроме отца, их семья похоронила еще и едва родившегося сына Павла, а еще через три умерла бабушка. Жить было тяжело, голодно, если бы не река, кто знает, как выжили ли бы они.
Закончив семилетку, Андрей хотел пойти работать в лесхоз, но Павел не дал, велел ехать в Тобольск — учиться. Велел то велел, а как жить без денег, не сказал. Андрей брата послушал, смолчал и на слова Павла — ты уж сам там как-нибудь, я тебе денег высылать не смогу, сам знаешь, как нам приходится. И пришлось ему выкручиваться самому. Для него было счастьем поесть хотя бы раз в день. Поэтому он с таким нетерпением ждал лета, каникул, когда он сможет заработать хоть какие-то деньги.
И вот теперь Андрей, держа руку в кармане с деньгами, счастливый шел на обед. Он решил разделить эти деньги, часть отдать Павлу, у которого росло уже трое ребятишек, часть он отложит на осень, на учебу. А еще он хотел купить брюки, старые уже совсем короткие, даже ходить уже стыдно. Его все еще на улице называют мальчиком, а ведь ему уже шестнадцать.
Андрей направился было к дому, но на пути попалась столовая лесхоза. Андрей замедлил шаг. Деньги сегодня у него есть, может зайти, мелькнула мысль. Один раз поесть до отвала. А то дома Ксюня, жена Павла, опять будет ныть, нахмурится, скажет — нахлебник пришел. Собрали ведь обед с собой, что же еще домой бежать, а Андрей этот обед умял давно. Наголодался он в городе за зиму, Ксюня поворчит, а маманя все равно накормит. Ксюней Оксану прозвал муж, так ее и звали теперь все в семье. Может и не со зла она так на Андрея. Ведь ее тоже можно понять. Ксюня выходила замуж за завидного жениха, Павел хоть статью и не вышел, тоже не велик ростом, вся у них порода была такая, но не урод, да и семья крепкая. Мать с отцом наперебой нахваливали дочери Павла. Она и согласилась выйти за него, и не жалела, пока не выслали их сюда. Через год после свадьбы у Ксюни с Павлом родился сыночек. Андрейке тогда всего четыре было, разница между дядей и племянником небольшая была, Ксюне даже рада была — будет ее Тимофейке с кем расти. А еще через год пришли раскулачивать свекра, Прокла Федоровича, и их с Павлом заодно, одна семья — вместе живете. Ксюня просилась остаться с Тимой у родителей, но не дали ей, и не посмотрели даже, что была беременна, и на бабку, что старая, тоже не посмотрели, добро все забрали, живность, скотину, и дом тоже, погрузили всех в вагоны, и отправили.
Трудно пришлось семье в ссылке без Прокла Федоровича. Павел и без того прижимистый был до денег, а когда стал главой семьи, так и вовсе готов был удавиться за копейку. Всех попрекал деньгами. Ксюне, наверное, больше всех доставалось, ну и она стала ворчать на всех из-за денег, чтобы видел Павел, что ценит она его заботу. При первой возможности уехал на Дальний Восток средний брат, потом сестра вышла замуж, и тоже уехала. Надя, вторая сестра, тоже глядела куда бы уехать, остался на шее у Павла младший Андрейка, да маманя. Полегче стало, но Павел привычки трястись над копейкой не бросил. Ртов меньше не становилось. После смерти второго сыночка, Ксюня родила Павлу двух девок, погодок, родились обе бойкие, горластые, кусок друг у дружки вырывают. Андрейка как приедет на каникулы, так они только и смотрят, сколько он ложек супа выхлебает, а потом отцу докладывают.
Перед входом в столовую Андрей колебался недолго — обед короткий. Наверное, это был первый обед в жизни Андрея состоящий из трех блюд. Супа, второго и морса. С каждой съеденной ложкой Андрей ощущал, как наполняется приятной тяжестью его желудок, как уходит прочь голод, даже, кажется теперь что и навсегда. Наслаждаясь едой, Андрей не замечал никого вокруг, он не заметил, как в открытую дверь столовой, закусив от зависти губу, за ним наблюдал племянник Тимка. Тимка не подошел к нему, он так и стоял, смотрел, как Андрей все съел, выпил стакан морса, налил еще. Но еще до того, как Андрей выйдет из столовой, Тимку как ветром оттуда сдует. Он побежит к отцу, и взахлеб расскажет ему, что сегодня Андрей не пришел на обед, а когда он, Тимка, побежал его искать, то нашел его в столовой, где увидел, как Андрей выпил два стакана красного вина. Конечно, Тимка солгал, что он искал Андрея, больно ему надо его искать, не пришел на обед Андрейка — тем лучше Тимке, ему больше достанется.
Вечером Андрей получил нагоняй от Павла. Павел сурово отчитывал Андрея, не давая ему и слова вставить в свое оправдание. Павел корил брата за безответственность, когда он, Павел, не зная сна и отдыха, зарабатывает деньги, чтобы содержать не только свою семью, но и мать, и его Андрея, и Надю. Когда на счету каждая копейка, Андрей тратит первую получку на вино.
— Куда ты катишься, Андрейка? Что с тобой будет? Как ты собираешься жить дальше?
Павел сыпал вопросами, но не ждал на них ответа. Лишь когда Павел выпустил весь свой гнев, Андрей сказал, что вино он не пил, а это был морс. От обиды у него дрожал голос, он еле сдерживал слезы, больше он говорить не мог. Всю получку он положил на стол и вышел на улицу. Из глаз скатилось несколько слезинок, Андрейка сердито смахнул их. А ведь он мог напомнить брату, что Надя на его иждивении не находится, работает уже какой год, и все же Павел не упустил возможность и сейчас попрекнуть Надю куском хлеба. А как хотел сказать Павлу, как впроголодь жил он этот год. Да если бы не маманя, тайком от Павла, сунув Андрейке неизвестно как скопленные деньги, может, и закончилась вся Андреева учеба на первом же году, вернулся бы давно в поселок, сбежал от городской голодухи. Обещал посылки передавать, а сколько было то этих посылок. Уехать бы куда на заработки, мечталось Андрею, но кто его возьмет худосочного, метр с кепкой, а так бы соврал про возраст. жили на головах у друг дружки.
Обида на Павла понемногу улеглась, штаны к первому сентября справили новые, и, получив от Павла накануне отъезда все свои заработанные за лето деньги, и маменькино благословение, Андрей опять уехал учиться в город.
А когда Андрей окончил педучилище, он уехал из Тобольска на Урал, стал учительствовать в деревне и с первой же получки стал отправлять немного денег Павлу. Даже когда женился не прекратил эти переводы, Лялина бабушка ругала мужа, но он ее не слушал. Слал деньги, пока маманя была жива.
Первый костюм
Как-то раз пошли дед с внучкой в магазин, село было большое, до магазина далеко идти. Остановился дед у одного дома, увидел знакомого, Ляля присела отдохнуть, устала даже немножко, мужчины поговорили, потом Ляля с дедом пошли дальше.
— Это Константин Ивыныч, Ляля, — сказал дед. — Главным агрономом работает. Вот и он скоро на пенсию выйдет. Рассказал он мне однажды, Ляля, одну историю, как справил он свой первый костюм.
Костя, или Котя — Котик, как называла его часто мама, вырос у бабушки с дедушкой, отцовых родителей. Мама у него была, он ее хорошо помнил. Помнил и тот день, когда она уехала. Мама у Коти была красавицей, может, поэтому все и получилось так. Ушла она из семьи. Котин отец в армии был тогда.
Этот день начался как обычно, Котя проснулся, мама покормила его, потом Котя отправился играть с котятами, ему было страшно интересно наблюдать за ними. С момента их появления, они стали для Коти центром мироздания. У котят уже открылись глазки, но они все еще были такими маленькими. Котя гладил кошку, котят, смотрел, как, просыпаясь, они смешно ползали, тыкаясь носом в друг друга, ища мать. Его руки были исцарапаны, но он не сдавался, оспаривая с кошкой права на эти два белых комочка. От любимого занятия его оторвала мама, она позвала его, посадила к себе на колени, она была одета в пальто, на голове повязан платок.
— Котик, — сказала мама, — я уезжаю. Но я скоро приеду за тобой, а пока ты поживешь с бабушкой и дедушкой. Слушайся их и не скучай, хорошо? — мама поцеловала Костика и отпустила его к котятам. — Я приеду за сыном, скоро, — это уже было обращение к свекру и свекрови. Они промолчали.
Котя не понял тогда смысл этих слов, он лишь кивнул в ответ, мать ушла, Котя проводил ее взглядом до двери. Прошел день, и только перед сном Котя вспомнил о матери, зевая, он спросил у бабушки, где мама, бабушка нахмурилась и сказала в ответ Коте только: спи. На следующий день Котя уже по-настоящему соскучился по матери, даже котята перестали его интересовать, он сидел у окошка и глядел на улицу, ждал маминого появления. Спрашивать у бабушки Котя больше не решался, та была сердита. Бабушка сама подошла к внуку, села рядом на лавку, взъерошила Котькины волосы и сказала.
— Не жди ее Котя, она сегодня не приедет.
— А когда? — живо поинтересовался Котя.
— Не знаю, — опять бабушка почему-то осердилась, — уехала она, далеко уехала, — сказав это, бабушка встала и ушла греметь своими чугунками.
— Бросила зараза ребенка и тю-тю, уехала. Тьфу, чтоб ей пусто было, бесстыжей, — бабушка плевалась, разговаривая на кухне сама с собой.
Котя понимал, что заразой и бесстыжей бабушка называет его маму, но поверить в то, что она бросила его, Котю, на бабушку с дедушкой, не мог. Он больше не просиживал у окошка, но украдкой от бабушки, бегал частенько за околицу и с замиранием вглядывался в дорогу, уходящую из поселка. А когда вдали показывалась женская фигурка, Котино сердечко принималось биться быстро-быстро, и его окатывало горячей волной. Потом фигурка подходила ближе, Котя разочаровано вздыхал. Если набегали слезы, Котя убегал плакать в огород, или на полати, лишь бы бабушка не видела.
Так и шли дни за днями, мама не все появлялась, а потом от нее пришло письмо, она поздравляла Котика с днем рождения, ему исполнилось пять лет, и выслала в подарок свою фотографию. Обещала скоро приехать за ним. Костик взял снимок себе, положил в книжку, что читала ему мама перед сном, и каждый день смотрел на эту карточку. Котята тем временем выросли, их давным-давно раздали, а мама все не приезжала. И писем больше не было. Осенью вернулся из армии отец, но с родителями и сыном прожил недолго, жену искать не стал, уехал в город, вскоре снова женился, но Костика к себе не взял.
Костик пошел в школу, научился писать, и однажды сказал бабушке:
— Баба Катя, а давай напишем маме письмо.
— Да, ненаглядный ты мой, да разве мы ж не написали бы, только куда писать, адреса то нет, — вздохнула бабушка, притянув его к себе.
— А письмо, мама же присылала письмо, — не хотел сдаваться Костик.
— Без адреса оно было, только по штемпелю угадали, откуда пришло оно.
Костя окончил школу, после армии поступил в сельскохозяйственный институт, мать так и не проявилась за эти годы. Костя и не ждал ее уже, но тот снимок хранил, он даже носил его всегда с собой.
Был теплый апрельский денек, Костя бродил после учебы по городу, сел отдохнуть на аллее, на скамейку напротив, чуть наискосок, вскоре присела привлекательная женщина. Костя взглянул на нее раз, потом еще. Она ему показалась смутно знакомой. Минут пять он силился вспомнить, где он мог ее видеть, и вдруг его осенило, Костю даже в жар бросило. Он не верил, что женщина, сидящая напротив, может быть его мать. Сильно билось сердце, он боялся, что она сейчас уйдет, а он не находит силы встать и подойти к ней. Через несколько минут Костя немного успокоился, но руки дрожали, когда он вынимал ее снимок. Он мог сравнить теперь, да, черты лица были так похожи, Костя набрался смелости и подошел к ней. Эта красивая женщина и в самом деле оказалась его мама.
— Пойми меня, Костик, — говорила она, — я не могла взять тебя с собой, мой муж геолог, мы мотались по всей стране. Костик не пытался возражать, не упрекал, что написать то она могла. Они пробыли вместе час, потом мама встала и сказала, что ей пора, муж уже, наверное, ждет. Она взяла Костин адрес, пообещав навестить его до отъезда. Ехать в общагу Косте не хотелось, он поехал к дяде, брату отца.
— Костик, ты что такой смурной то? В институте, что ль что случилось?
— Дядя Коля, я маму сегодня встретил.
— Маму? — ахнул дядя. — Маня проявилась через столько лет? И как она?
— Хорошо.
Костя вспомнил ухоженное мамино лицо, аккуратно подкрашенные глаза, губы, ее гладкие руки, свежий маникюр, ее уложенные в прическу волосы, ее красивую одежду. Казалось, запах ее духов все еще витает в воздухе. Рядом с ней он чувствовал себя оборванцем в своем куцем пиджачке.
— Я случайно ее встретил, дядя Коля, узнал, подошел. Ой, а что ж я к тебе то приехал, она обещала ко мне прийти, а вдруг она приедет, а меня нет. Знаешь, я к себе поеду.
— Постой, племяш. Так она пообещала приехать сегодня?
— Нет, просто взяла адрес и сказала, что зайдет скоро. Она здесь с мужем проездом, ненадолго. В гостинице остановилась.
Костя уехал к себе, ждать маму. Она действительно пришла через три дня. Костя страшно обрадовался, мама осмотрела комнату, присела к столу. Они поговорили немного, мать была напряженной, вскоре она сказала:
— Мне пора идти, мы уезжаем сегодня.
— Я провожу тебя, мама.
— Нет, Костик, не надо. До свидания.
Через несколько дней к Косте приехал дядя Коля.
— Возьми вот это, это тебе подарок, ткань на костюм, рубашки, — он протянул Косте бумажный пакет, — и это еще,— дядя достал конверт. — Это деньги тебе.
— Откуда это, дядя?
— От матери твоей. Была она у нас. Ужас, говорит, во что он одет, как живет, и подает пакет этот, попросила тебе передать. Сказала, что была у тебя. А я ей отвечаю, а ты спросила у сына, на что он живет? Откуда у него деньги-то на приличную одежду? Бросили пацана оба, а много ли дед с бабкой дадут? А на стипендию много не нашикуешь, в общем, постыдил я ее. Да и поделом. Потом она и денег еще дала. А сама уехала, сказала далеко, на север.
Костик сшил костюм, хороший костюм получился, туфли купил к нему, как раз к защите диплома успел.
— Вот такая жизнь бывает, Лялька, — закончил дед свой рассказ.
— Деда, а Костик с мамой подружился потом? — полюбопытствовала Ляля.
— Нет, они больше не виделись.
Лялькины конфеты
В детстве Лялька конфеты просто обожала, и мама, знаю эту Лялькину слабость, конфеты от нее прятала. Когда приключился этот случай, Ляльке было лет семь, или восемь. Родители работали как все до пяти часов, и им еще надо было после работы добраться до дома, и Лялька после школы была предоставлена самой себе. Школьными уроками она себя особо не утруждала, гораздо интереснее было изображать из себя кого-нибудь. Лялькина подружка — Оля, всегда охотно соглашалась со всеми Лялькиными предложениями. Они дружили с детского сада, вместе ходили в одну группу, затем в один класс, жили совсем рядом от друг дружки, поэтому всегда после школы были вместе.
То ли от любви к конфетам, то ли к острым ощущениям, но появилась у Ляльки страсть — искать спрятанные мамой конфеты. Лялька понимала, что это не совсем хорошо, и поэтому с Олей они брали, если Ляля находила спрятанные конфеты, немного. По конфетке, или две. Мама ничего не замечала. Но однажды мама купила конфет и спрятала задолго до праздника. И Лялька, обнаружив их в очередной раз, взяла один раз пару конфет, на следующий день еще, а потом еще. Проходили дни, а мама о конфетах не вспоминала. Лялька перепрятала уже конфеты в другое место, решив, что мама про них просто забыла.
Но в один из дней, предшествовавших какому-то празднику, мама о конфетах вспомнила, и, не обнаружив их в потаенном месте, обрушилась с допросом на Ляльку. Конечно, Лялька отпиралась недолго. Добившись от дочери признания в похищении конфет, мама велела Ляльке их вернуть. Вздохнув, Лялька направилась в свою комнату, за конфетами. Когда Лялька вернулась, мама не знала что делать — расхохотаться, или ужаснуться. Потому что в целлофановом пакете, что принесла Ляля, было ровно четыре конфеты. Четыре конфеты от двух килограмм!
— Ляля, — спросила мама, еле сдерживая смех, — неужели ты это съела одна?
— Нет, я еще Оле давала, — низко наклонив голову, шепотом ответила Ляля.
Как же это было нечестно, думала Ляля, ведь конфет было так много, ну как же они могли так быстро исчезнуть. Ведь Ляля брала совсем понемногу, не глядя она вынимала из мешка конфеты, каждый день обещая себе положить пакет на место. Но конфеты были такими вкусными. Ляля и сама искренне удивилась тому, что в мешке осталось всего четыре конфеты, она думала, что еще много.
Родители, разумеется, еще постыдили и поругали дочь, правда у Ляльки от этого любовь к конфетам не пропала, но к их поискам охоту отбили. Впрочем, иногда она опять находила спрятанные конфеты, или плитки шоколада, правда, глубоко вздохнув, оставляла все в полной неприкосновенности.
Оргкомитет конкурса