21.03.2011
Одни зависят от людей, не понимая этого; другие сознательно ставят
людей в зависимость от себя. Первые — винтики, шестеренки, вторые —
механики, шоферы. Но вырванного из ряда отделяет от небытия лишь возможность
воплотить собственную независимость.
Джон Фаулз, «Волхв»
Я представляю идиотскую ситуацию — вот если бы у меня, например, спросили: «Что такое счастье?», я бы тогда ответила: «В том, чтобы получать удовольствие от общения с другими людьми». А не в гармонии с собой и прочей фигне. Потому что ни один человек, если он, конечно, не конченый придурок, не может прийти к гармонии, оставаясь наедине с собой — он же будет мучаться сомнениями, размышлениями, самокритикой. Значит, счастье там, где твои ближние, которых надо любить, и все такое.
Именно потому, что все у меня получается совсем не так — общение с людьми приводит меня к очередному приступу уныния — мне постоянно хреново. И дело тут не в людях, окружающих меня. Дело во мне. Вот вам, например, рассказ о том, как я в компании очень хороших, светлых людей ходила мыть туалеты в дом престарелых.
У меня есть подруга — знойная красотка Галя. Она — средоточение всех мыслимых добродетелей: девственница и морщится, когда я ругаюсь матом. Ходит в неопротестантскую церковь и любит помогать людям. Их организация кормит бомжей и наркоманов, раздает библии таджикским гастарбайтерам.
На субботу молодые члены общины назначили поход в дом престарелых — собирались помыть там коридоры и туалеты. Галя ненавязчиво предложила мне пойти с ними, хотя, конечно, никакого отношения к церкви я не имею. Неожиданно даже для самой себя я согласилась. Это было в пятницу.
Уже утром в субботу меня обступили сомнения. Незнакомая компания, частью которой я должна стать. Компания людей, с которыми у меня по определению не может быть ничего общего. Их запахи, одежда, внешность, разговоры... Так что унитазы и старики в этой ситуации меня смущали меньше всего. В десять утра в субботу я позвонила Гале и соврала, что у меня температура 37 и 4 так что я еще сомневаюсь, идти или нет.
— Крис, знаешь, у меня ведь точно такая же температура! Голова болит, горло!.. Но я думаю все равно пойти. Господь так испытывает нас.
Я не умею отказывать:
— Ладно, значит, в 3 в Кремле?..
Я успокаивала себя тем, что, возможно, действительно иду делать доброе дело, которое — а вдруг — не пройдет на небесах незамеченным. К тому же в последнее время я начала подозревать, что жизнь моя скорее бесполезна — лишнее телодвидвижение как раз кстати. Докажи себе, идиотка, что можешь помыть засранный толчок вместо чтения очередного своего Буковски!..
Движимая такими мыслями, я шла к Кремлю, от которого должна была вместе с остальными ребятами отправиться в неблагополучные Деревяницы, где и располагается дом престарелых.
— ...Но Иисус милостив. Через какое-то время я поняла, что раз мой муж не может принять благовестие в полной мере, то это значит, что наш брак не благословляет Господь. Я нашла в себе силы оставить его, и с тех пор благословение и помощь Иисуса всегда со мной! Сейчас я так счастлива, так счастлива!.. Я вот прямо всем хочу рассказать как я счастлива... Кристиночка, я вас не утомила, нет?
— Нет, нет, ну что вы...
— Так вот, я всем хочу говорить как я счастлива. Жаль, что в доме престарелых нельзя будет рассказать о своем пути к Иисусу...
— Да? А почему?
— Аня запретила. Сказала, что никто не должен знать, что мы от религиозной организации. Мы типа простых волонтеров. Вот если будем ходить туда постоянно, тогда постепенно можно будет и литературу раздавать, и лекции устраивать...
Если вы меня позовете куда-то, и я вдругсоглашусь пойти, то знайте — я приду раньше, буду ждать и мучаться — я, к сожалению, пунктуальна. Но на этот раз девушка Катя не давала мне скучать в ожидании наших соратников. Люди обычно не любят, когда их, что называется, грузят, а я даже испытываю от этого удовольствие. Обожаю послушать, как говорят о себе.
Но на самом интересном месте, когда Катя рассказывала о том, что сегодня почти нереально найти достойного мужчину, чтобы построить христианскую семью, пришла Галя в сопровождении других волонтеров, и наша беседа прервалась.
— Что она тебе говорила? — зашептала мне Галя, отведя в сторону.
— Про мужа и про Иисуса...Про то, как она счастлива... Да ничего особенного, в общем.
— Мы ее вообще брать не хотели. Она недавно в церкви, всем и каждому о спасении тянется проповедовать, хотя ее на это пока не благословляли... Нет, Катя, конечно, хорошая, только очень напористая...
Кроме Гали и Кати, в группе было еще пять человек: лидер церковной молодежи харизматичная блондинка Аня с модельной внешностью, парочка влюбленных и две невзрачные девчонки — у одной волосы на подбородке, а другая невероятно полная.
— Мы не афишируем нашу деятельность как религиозную, — объясняла мне в автобусе Аня. — Потому что мало ли проблемы какие-нибудь могут возникнуть. Про нас и так, бывает, говорят, мол, сектанты, лезут куда не просят... Хотя какие мы сектанты!.. Но в первую очередь, знаешь, почему мы это делаем? Потому что мне лично так обидно, когда говорят: «Что за молодежь пошла! Совсем старших не уважаете!». Вот и хочется показать, что не вся молодежь такая.
Аня говорила горячо, увлеченно, а солнце, словно уловив внутреннюю иронию, с которой я ее слушала, играло над ее головой, создавая что-то вроде нимба. Я кивала, улыбалась. Мне тоже улыбались. Может, я им даже понравилась. Но мне уже смешно и скучно. Черт меня дернул...
— А можно будет им конфеты раздавать? — суетилась Галя вокруг главврача. — У нас тут сладости с собой...
А мое разочарование все росло. Дело в том, что дом престарелых оказался вовсе не какой-нибудь там унылой богодельней. Это был действительно ДОМ. Цветы, мягкая мебель, веселые занавески. И старики. Обычные такие, они могли бы сидеть у хрущевок на лавочках или сено косить в деревне.
Я думала, что в доме престарелых будет пахнуть стариковскими корвалолом и волокардином. По крайней мере, такой запах стоял в квартире моей бабушки в последние годы ее жизни. Но и этого не было. И плюс — никакого ощущения заброшенности и одиночества.
Я не люблю, когда мои ожидания не оправдываются.
В кабинете главврача я получила от Ани черную футболку, на которой веселые буквы сложились в надпись «Спасенное поколение». Я вообще-то не считаю, что наше поколение «спасенное» — одного моего одноклассника дважды зашивали от алкоголизма, а другой недавно в очередной раз чуть не подорвался на мине в Чечне — но футболку послушно натягиваю.
Мы разбились на пары и разошлись по уборным. Тут меня ждало очередное разочарование. Унитаз оказался чистым. Практически идеально чистым, равно как кафель на стенах, пол и раковина.
— Галя, тут же чисто, — сказала я подруге. — Вон, до сих пор «Белизной» пахнет!..
— Да... Но что нам мешает убраться еще один раз?
— А смысл?
— Мы же за этим сюда пришли.
— Это не придаст смысла нашим действиям. Ты понимаешь, что нет ничего нелепее, чем мыть толчок, который УЖЕ помыли два часа назад?! Да еще и намертво продезинфицировали!
— Так что делать-то, по-твоему? Уйти? Это было бы еще нелепее.
В этом она, конечно, права. Я пожала плечами, надела резиновые перчатки, взялась за губку.
… — Я много где бывала. И в Африке, да. Меня изучали. Тогда это была редкость — чтобы дети рождались без рук и ног. КГБ следило за мной, да. И за моей бабушкой. Они думали, что мы захотим там остаться. Но мы не хотели. Нас в деревню тянуло нашу. А потом меня цыгане украли, да. Бабушка на вокзале не уследила, и я очнулась где-то в Любани, это Тверская область.
— Это Ленинградская, — поправила я.
— Девушка, ну я же еще не выжила из ума. Говорю Тверская, значит, Тверская. Потом в таборе жила, да. А потом за мной бабушка приехала с милицией. И так мы жили с ней хорошо, пока она не умерла. А потом меня в приют, да. А после приюта в дом престарелых. Я, считай, с 18 лет по домам престарелых, да.
— С восемнадцати? По домам престарелых? — с ужасом выдохнула Галя.
— Ладно, красавица, ты мне лучше скажи вот что, — обратилась старуха к ней. — Как оно, с мужиком-то?..
— Что? — не поняла Галя.
— Ну, это. С мужиком-то, да.
Мы с подругой удивленно переглянулись. Старуха ждала ответа — видимо, ей не верилось, что красивая Галя не знает: как это, с мужиком.
— А я не замужем ведь, — нашлась наконец она. — Поэтому ничего не могу вам ответить.
— Да я же тебя не про замуж спрашиваю! — искренне поразилась ее ответу старуха. — Я вот всегда мечтала узнать, как это, да. Ну, просто для того, чтобы чувствовать себя, как другие бабы. Одно время деньги на это копила. Кто бы стал меня бесплатно... Был один кочегар на примете, но в последний момент все сорвалось. Не смог он, да. Эээх...Ладно, поехала я. Скоро кино мое по НТВ начнется. А вы лучше, лучше трите, да! Не отлынивайте!
Она ловко развернулась на своей коляске, оставив нас одних.
— Жалкая она. И ужасная, — пробормотала Галя.
— Почему ужасная?
— Ну, я, конечно, понимаю, может, она не в себе и все такое, но хотя бы чуточку Господь открывается каждому из нас. И у нее когда-то был выбор. А она копила деньги на кочегара... Хотя выбор-то у нее и сейчас есть.
— Она копила на кочегара не потому что ей хотелось, чтобы он ей вставил, а потому, что ей любви и отношения человеческого не хватало. А то, что она сумасшедшая — это сто процентов, только я сомневаюсь, что Бог и им дает выбор. Не стоит перед ними никакого выбора.
Галины слова о том, что бабка «ужасная» почему-то меня задели. Нет, в глубине души я даже догадываюсь, почему. Я совсем не уверена, что до конца своих дней смогу сохранить рассудок, учитывая мой лунатизм и утренние галлюцинации, а также склонность к депрессиям и неврозам. Может, через какое-то время я буду похлеще, чем эта старуха, а какая-нибудь студентка гуманитарного института скажет, что у меня был выбор, а я все просрала...
Старики были с нами рассеянно приветливы. Такая, знаете, равнодушная доброта. Это тоже противоречило моим ожиданиям. Никто не просил нас прийти еще, не тянулся обниматься, не промокал водянистые глаза клетчатыми платками...
Еще минут пятнадцать мы позировали Ане со швабрами и ведрами в руках. «Для нашей газеты», — пояснила она.
Другие ребята, в отличие от меня, кажется, были воодушевлены. В конце концов, они дружили между собой и, наверное, могли бы сказать, что отлично провели этот день.
— Хорошо все-таки делать что-то хорошее, — сказала Галя, когда мы оказались на улице. — Как бы то ни было, мы посвятили этот день не себе, а другим.
Я усмехнулась, поняв, что это она продолжает нашу полемику на тему, нужно ли мыть чистые унитазы.
— Галечка, ты как всегда права, — поддержала ее толстая девица. По-моему, это была ее первая реплика за весь день. — Кстати, ребят. Ужас какой! Я, кажется, забыла раздать второй пакет с конфетами! Он у меня в рюкзаке...
— Ну что ж, — улыбнулась Аня. — Тогда давайте поедем в церковь, чаю попьем, раз уж конфеты остались.
— Крис, ты с нами? — спросила Галя.
— Нет, я, пожалуй, домой. Неплохо было бы Лешу все-таки ужином накормить, — ответила я.
А на прощание сказала, что они все классные и что мне было очень приятно с ними пообщаться.
У двери квартиры, перерыв необъятную свою сумку, я обнаружила, что забыла ключи. Позвонила в дверь — Леша не открыл. И только когда я набрала его номер, вспомнила, что сегодня он снимает очередную свадьбу — это нам, вероятно, поможет благополучно оплатить кредит в этом месяце и пару раз поужинать не дома.
Прорвавшийся сквозь пьяный гул Лешин голос раздраженно сказал, что мой единственный вариант — приехать за ключами на другой конец города, где проходит банкет. В финале он, конечно, добавил: «Вечно у тебя какие-то проблемы». Что ж, спорить с этим было бессмысленно.
Было холодно и темно. Враз перестали ходить автобусы. Вернее, они-то ходили, но нужного мне как всегда не было. Я решила идти через мост пешком. С Волхова остервенело дул ветер. Нагло сиял золотой купол Софии. Прохожие, которые попадались мне навстречу, были, в основном, веселы и расслаблены — суббота, а в этот день ведь принято отдыхать, да?.. Им, подросткам с «Ягой» в руках, пустоватым девочкам из ночных клубов, менеджерам средней руки, раз в неделю играющим в боулинг или бильярд, я завидовала тогда. Просто потому, что они — это не я. Мне не нравится быть собой.
Из темной и жаркой глубины ресторана то и дело вываливались покурить потные осоловевшие гости. Я замерзла так, что дальше уже было некуда, у меня начался насморк. Лешин номер я набрала уже, наверное, раз двадцать, но трубку он не брал. Я ненавижу, когда так. Потому что это — состояние крайней зависимости. Готовая уже заплакать, я снова звоню ему, и, о чудо, он отвечает:
— Сейчас выйду.
Он поравнялся со мной. Я сцепила зубы, чтобы не встретить его матерной репликой.
— Ну что ты так смотришь на меня? Там так шумно, я не слышал твоих звонков!
— Я замерзла! Я устала! Да я вообще, чуть не сдохла!..
— Так, может быть, надо дома сидеть, а не унитазы мыть в домах престарелых? Не плачь только, я сейчас такси тебе вызову...
Каждая моя попытка стать частью какой-то группы оканчивается полным фиаско. Я никому не пригожусь — ни политической партии, ни церковной общине, ни клубу по интересам. Ладно бы еще была, например, очень талантливой. Сколько среди гениев одиночек, которые везде чувствовали себя лишними!.. Но это явно не про меня. Примерно такую спутанную и малопонятную речь толкнула я на переднем сидении «Волги» в ответ на вопрос таксиста, почему я такая грустная.
Он никак не отреагировал — только наморщил лоб и закурил.
Впрочем, взял с меня рублей на пятьдесят меньше, чем мог бы. Когда я полезла в кошелек за деньгами, из него выпали ключи от квартиры. Еще утром я их положила туда специально, чтобы не искать в бесчисленных карманах огромной сумки. Я рассмеялась. Таксист с сочувствием посмотрел на меня.
Оргкомитет конкурса