29.03.2010
земля была у ног
теперь на дальней ветке
есть теллурический
трепещущий рожок
земля была
обёрткой и конфеткой
и крыш измятый
золотинится
конёк
и то, что подняли
и там, где расплескали
на крошки в бороде
и буквы
на губах
кого-то поняли
другое вечно знали
земля есть равновесие
в весах
разложены
в ее большие чашки
засыпаны в бескрайней
высоте
пух к пуху
мы должны однажды
её поднять
и мы должны
себе
***
есть книги толстые
сморившие червя
что так безропотно
зашит и переложен
кто настоящего
не спрашивал конца
своей поверхности
принадлежит
под кожей
икаются
касаний поплавки
задумчивые в ожиданьи клёва
хрустальное
дыхание готово
чтоб разлететься
от чужой
руки
***
вечности? — нет — свежести
к собранной муке
и щемящей нежности
в грубом декабре
крупное упрямое
с тайной головой
с белыми карманами
ходит ангел мой
незнакомой стужею
сердце подманя
выбиться из кружева
тесного
Жилья
***
мы в курганах уже не звеним
от глухих шевелений молвы
в старый пух пересаженный Рим
и московские съели холмы
не смущай меня, отпусти
ясно в небе и силе твоей
этой ночью считали дожди
этим летом мир станет взрослей
если возраст — сравнительно холм
мы всё ниже высокой травы
ну а может он собственный пол
и не будет другой мне жены
***
и большая беда и награда
очень шатко вдыхают часы
прежде чем зарубцуется рана
в рукотворные жизни кресты
слово костью царапает нёбо
потому что не выплюнуть в горсть
его мяса когда-то живого
что со мной непрерывно срослось
вот качается дерево соли
в красно-пенной рубашке моей
небо с веткой — в друг друге на воле
как подвижные руки друзей
***
предметы видят сны
в кубической постели
пророческие, вещие гробы
как поплавки
на бездыханном теле
и жизни кипячёной
пузыри
нет мне не кажется
что всюду сплошь детали
распахнутой
площадки заводской
полупустая
жизнь моя вначале
живое что-то
тянет за собой
стоит вода
и не пристало лучше
по льду сучить
и вволю куковать
но рвёт с винта
и может всемогущий
святое место
снова
залатать
***
что может камень твой
произнести —
чеканный случай
или части тела
им до конца
с тобою не дойти
куда и мысль твоя —
не долетела
короткая у тварей маета
слабеющие вымахи качелей
не вдоль, а вглубь
исхожена земля
аккордов вверенных
дрожащей литосфере
не гибкий
но понятливый язык
недолговечности совместных
состояний
не то
к чему болезненно привык
но будущего сбывшаяся
память.
***
какая ещё даль
я припадал и таял
и отражённый свет
не чувствовал окна
под медленный мотив
стеклянных
тёмных зданий
безбрежно русская
опомнилась
зима
влюблённый в этот жар
в мохнатой шерсти
атом
скрывающий
свой бледный огонёк
я также проплывал
как чувствовал когда-то
её улыбка
мимо
проплывёт
***
а мой кулак
не крепкий громобой
но ёмкая рассыпчатая тара
живой травы
когда её отара
в рассветной дымке
щиплет
золотой
я не про кость
а косвенный предел
неразделённых меж собою
пальцев
где вместо пресной
тьмы объятий
побеги новых чувств
везде
где я хотел
два сложенных для записей
крыла
порхающие мысли
между нами
и раздвигающая
стройные цвета
ново-взъерошенная
луговая
память
я в тонкой красочности сна
твоё почувствовал начало
трезвея
блёкла простыня
темно и холодно встречала
как мысль
что где-то на планете
ты положительно жива
не спохватившийся при свете
в ней воск
белея
остывал
чудес важнее перспектива.
со сном
твоим
черкнулся краем
и будто в зеркалах квартиры
всё против правил
умножаю
на образ — время
бесконечно
мелеет пьяная тоска
и в чае зеркальце без дна
и оставляет дно
предметов
***
добреет март.
но с грязными ногтями
всё тут стоит
из горлышек сапог
кивает булькая
мол Арктика подтаяла
дороги расплескав через порог
чей жирный грохот
можно поместить
в придонный перепуганный автобус
я заберусь в его измятый глобус
из толщи позвоночной всплыть
не замахнись, на этот рыжий
свой
цветущий лёд
с сосущими цветами
весною пробуждается привой
и тянет сок
сквозь бесконечный камень
***
хлопушки гений
светокуст
его стотысячные вёсла
толкают важную
густую пустоту
на небе разрывается берёза
и двинуться я с места
не могу
сквозь стену
шумит доска
играют косы
в пыли распятого ковра
здесь книги бродят
и серьёзно
линяют летние меха
и вся природы перспектива
в бетонном панцире жива
её аллюры, переливы
полупрозрачная тоска
по мелким трещинам разлиты
но остывает в них одна
каталитическая сила
от сонных выдохов звериных
от головастиков зерна
и вижу я
где стол разубран
что столько яств вовек не съесть
там тянет ниточки подспудно
распада вытканная сеть
что блюдо только остановка
в коловращении земном
для каждой страсти
сервировка
недолго пахнет
хорошо
***
отыгравших, сиявших, больших
в бубенцах как в шарах моя память
всё что плеск до поры проницает
покачнётся в касаньях моих
робкий мальчик с гусиною кожей
толще всех повернул от ствола
он как я и поверить не может
в то что прожил от первого дня
ну а вера как звёздное небо
то чего не достанешь рукой
опадает живущее древо
но вполне остается собой
***
я умаляюсь в воздухе строптивом
где без опоры падает земля
мой безударный день
неторопливо
всё отстаёт
в земной тени
паря
и знаешь, это оторопь прилива
с другою разделённая стеной
чертей
окаменивших сердце мира
и нас
подводит к участи — одной
чем шире боль
тем искренней близнец
есть только взмах обеими руками
и солнце — что всегда
приветствует конец
экстремума
финитной
магистрали
я нежно матерюсь
опять болит ребро
который раз не сплю
вращаясь в грудной клетке
какой простой улов
я опрокину в стол
который раз
который час
ребро в салфетке
и кто-то надо мной
он знает чего ждать
да так, чтобы под ухом
набухало
он знает что мне есть
и где мне надо спать
чтобы на утро
рёбер не хватало
что мне халтура
пьяного Шагала!
я мог бы веткой
краше
малевать
ребром своим!
..для этого не надо
его от Дерева
живого
отнимать
***
то ли я продрог отчаянно
то ли мир меняет мех
всё в прозрачном завещании
не уляжется на всех
обязательные рубрики
эта жёлтая игра
руки ясеней некруглые
ясли чёрные костра
это детство не охвачено
всех неявленных вещей
мне мало
я в роще старческой
всех нарядней и смешней
и трещат и потешаются
на стальной голодомор
и один с другим не знается
вместе прыгая в костёр...
***
Осенних луж
роскошествуют вазы
где драгоценный
отшлифованный уют
трёхслойные
колышет пересказы
прошедшего и будущих
минут
Там листья ходят
в радужных ладонях
живого с каменным
неполный
оборот
простоволосое
ворочается море
а в тучу общую
решительно
встаёт
Мне пень трёхпалубный
со смехом давит руки
и нечего отдать
я будто в сушу врос
он голую
оконченную муку
над моим телом
где-то произнёс
Широкий плёс
как дерево ветвится
как узел
неотгаданных ветвей
вот русло бывшее
на запад сторонится
бесшумно сзади
притворяя
дверь
***
Деревья-големы
качают свой грунт
и медленно
пятятся к морю
их сучья безгибельно
рядом ползут
пока я огонь
не открою
Мне слова чужого
квадратный голем
услужливо тянет рогожу
и нет
и не может
сойти перемен
пока я чужого
не брошу
Пока я дышу
и пространство жую
без голой
искусственной цели
и сердца голем
тянет душу мою
в телесные
складки постели
я к ночи распускаю
водных духов
заглоченных
под грохот позвонков
изжеванных
рожденных
вислоухих
с краями скользкими
и вовсе без краёв
я тлею перекатами соринок
я в звёзды упираюсь головой
их слабнущие колики пружинок
колышутся
с чернеющей листвой
я умный бог
и сущностный порядок
когда вся жизнь
вся красочность ушла
я тесно жил
но не был тесно краток
а ночь как кошка
спрыгнула
с окна
***
как огурец
тяжелый переросток
весь желтый в крапинку
с отвислым животом
я жил и рос
и я был верен росту
я вырос, кажется,
пока мы не вдвоём
я огурец,
ты слышишь?, —
я всё тот же
и чудом проскочил
рассол
мне слишком много выпало, —
ты помнишь?, —
огня небесного
и мира
под огнём
и я хотел бы
поиграть словами
слова как семечки —
чего их не кусать? —
но сила вызрела
во мне теперь —
другая
могу тебя
на шее
покатать
***
это жар меня выгонит прочь
вглубь засохшего черного
хлеба
выдаю свою русскую дочь
за чудовища дерзкую небыль
у неё молодая судьба
каких прежде тоска не видала
и у слов серебрятся края
тех что пахли так сладко
сначала
кто ломоть этот станет
стеречь
что надрезан так крепко с
душою
растоплю свою русскую речь
и как сердце стучу головою
а зима это сумрачный жар
а у дочери сохнут ресницы
моя жизнь это сказочный дар
почему ей с другими
— не спится?
***
из года в год
шершавится стена
все больше книг
мне кто-то
не приносит
со дня на день
в материи окна
расступится
и разгорится осень
а я ищу здесь
новый уголок
без этой всей
навязчивой идеи
как лишний и засаленный
шнурок
за запертой
болтающийся дверью
красиво вышивает
моя мать
у каждого узора
есть начало
она меня
учила вышивать
как только мой узор
сама узнала
***
ах что-то мелкое
пристало где-то там
как будто бы совсем
не приставало
лицом я поворачиваюсь
к вам
в катушке ниток тоже
есть начало
её не рассказать
не раскрутив
не разметав как метры
по квартире
которых не кончается
мотив
когда она
четыре на четыре
в катушке ниток
спрятана игла
ей можно шить
а можно штопать горе
ко мне пристало что-то
но с конца
как узелок
упрямый
на дороге
***
у сублимации твоя
рука слепых
столь хищная к неправильным
предметам
хоругвями в томлении
воздетым
от приторных наростов
приливных
их немощь выстилает ветерок
изогнутый
по выкройке пещеры
где мечется вконец
оторопелый
случайного озвучиванья слог
и если б жизнь
была карандашом
где так не нужно
мазать исправляя
я б эту линию
когда-нибудь нашёл
живую безошибочно
до края
у сублимации
есть тело для души
у сублимации есть признаки иконы
которая растёт
глубокой, незнакомой
в провидческой
раздавленной тиши
я напишу
травы коротким ветром
изнанкой света
жидкой полосой
хвостом кометы
и остывшим
летом
бесцветными
в закате
над землёй
пускай всё то
что будто несовместно
все эти ставни
некем заменить
что
мне сказать
то каждому известно
искусство в том
чтоб каждым
говорить
Оргкомитет конкурса