29.03.2010
Если зайти в Google Maps и вбить в строке поиска «Брагуны», то перед вами предстанет снимок нашего села со спутника. Почти у самого его основания — справа, приглядевшись, около П-образного строения сельсовета, вы увидите телефонную вышку. Точнее даже не вышку саму, а крону ее, и тень на земле — длинный шпиль, почти у самого кладбища.
Стояла теплая летняя ночь. Слабый ветерок, приносимый не то с Сунжи, не то с Терека, перебирал наши волосы, гладил руки. Покой села лишь изредка нарушался сдавленным лаем собак, да урчанием мотора лихача, решившего покататься по опустевшим брагунским дорогам.
Пресытившись однообразием сельского досуга мы лезли туда — на вышку. Высота часто располагает к задумчивым взглядам вдаль и откровенным беседам. Влезая туда, ближе к небу пытаясь добраться, ты оставляешь свои повседневные вопросы на земле, позади своего взбирающегося по железным жерновам станции тела. Поэтому нас и было немного — только я и Артур.
Мы взбирались все выше и выше, по металлическим лестницам, преодолевая промежуточные пролеты, начиная бояться. Чем выше ты поднимаешь, тем сильнее начинаешь ощущать вибрации этого металлического тела, его еле заметные, но все же ощутимые качания из стороны в сторону.
Наконец, не дойдя до верхушки самую малость, мы остановились. Я сел на горизонталь пролета, свесив ноги вниз, Артур же стоял, держась за арматуры креплений.
Что меня удивило, так это то, что ночное село совсем не как ночной город. Город, особенно если это мегаполис к ночи оживает, освещенный тысячами ламп, вступает во вторую жизнь. Село же покойно, как тело умершего человека. То здесь, то там проступают какие-то признаки жизни — слабое свечение из-под навеса двора, человек, тенью идущий по темной дороге в поисках приключений, а так тишина, но свет вскоре исчезает, а человека съедает ночь, не оставив и следа и ты понимаешь… Ну я не знаю, что ты можешь понять.
— Не знаю, что мне выбрать, — делится со мной Артур, не глядя на меня — я хочу менять мир, стать значительной личностью, воевать, разрушать, крушить, кромсать, но в тоже время, я хочу и созидать, помогать маме, уважать папу, учиться…
— Это важный выбор, выбирай то, что ближе твоей душе. Сочетать это невозможно. Тут либо либо — промежуточного состояния нет и не может быть… Если ты конечно об искреннем выборе говоришь — по сердцу.
— Я боюсь… — и спустя паузу — боюсь ошибиться.
Помолчали…
Передо мной было немое село, позади о многом говорящие могилы. Я повернул голову к вечности — с высока, да в темноте надгробные плиты казались загадочными. Жизнь и смерть. Был человек, ходил по этим улочкам возможно еще вчера, а сегодня его уже нет в живых. Люди больше никогда не увидят его улыбки, не услышат его голоса, не почувствуют тепла его взгляда — никогда. Только в воспоминаниях родные будут воскрешать его образ, случаи разные из жизни вспоминать.
Поддавшись надвинувшейся на меня тоске, я вспомнил о Рустаме. Точнее «вспомнил» — не совсем подходящее слово, неуместное, ведь я помнил о нем постоянно и всегда хранил в душе частичку его.
Как-то раз в центре Брагунов — прямо у забора сельского клуба мы с Рустамом по-настоящему познакомились. Поиграв в бильярд у его знакомого, мы вышли под звездное небо. На пятачке, где пересекались две дороги, мы подошли к местным ребятам. Рустам общался с ними — он их всех хорошо знал, ведь он уже несколько лет жил в Гудермесе, иногда приезжая в Брагуны, к нашей общей бабушке. Там — в бильярдной он выпил баночку пива, теперь же одну за другой курил сигареты. Шла неторопливая беседа, люди часто смеялись. Я многого не понимал и от этого терял нить разговора.
Тьму ночной дороги осветили фары автомобиля. Сначала маленькие — вдалеке, затем побольше, а затем и вовсе обволокли своим светом всех нас — автомобиль приблизился. Ребята стали расходиться в стороны, чтобы пропустить машину, Рустам же остался стоять в центре дороги, невозмутимо втягивая в себя табачный дым.
Машина устрашающе дернулась пару раз на него, но переехать, естественно, не решалась.
В воздухе повисла тяжелая тишина. Лишь гул мотора, а против него безмолвный человек с тлеющей сигаретой во рту. Наконец кузов машины коснулся колен Рустама. Напряжение достигло своего пика.
Рустам разрядил обстановку, бросив окурок на капот машины.
— Ты что…? — выскочил из нутра ее невысокого роста с рыжей щетиной человек и вплотную подошел к Рустаму, угрожающе глядя на него из под бровей, — Ты куда свой окурок бросил? — спросил он, удобрив этот невинный в общем-то вопрос парой крепких словечек.
Рустаму стало смешно. Он улыбнулся и приобнял человека.
— Арсен, ты что серьезно? — они знали друг друга.
Арсен нервным движением смахнул руку Рустама и все также недобро — разъяренным быком глядя на противника ответил:
— Да, серьезно!
Рустам в мгновение изменился в лице. Завязалась драка.
Я любил его, я уважал его. За его решительность, за верность данному слову. До сих пор, даже после его скоропостижной смерти в возрасте пророка Исы, я не встретил ни одного человека, который мог бы его упрекнуть в нечестности.
В той драке я вступился за Рустама, дрался как мог, пацанчик еще — я, конечно, хорошо получил. Но Рустам был доволен — невольно случай этот, стал испытанием для меня, которое я, к счастью, выдержал.
— Ты молодец! — говорил он восторженно, — Никогда нельзя бояться! Даже когда ты видишь, что противник сильнее, бей первым. Молодец! — и клал свою теплую руку мне на плечо.
Тогда-то он стал доверять мне. Нет, конечно он и прежде доверял, но теперь наши отношения вышли на куда более высокий уровень доверия. Он рассказывал мне о личном, о мыслях своих, о том, о чем, возможно не рассказывал никому. И постоянно оправдывался за то, что не говорил со мной раньше. По-настоящему не говорил, я имею ввиду, открыто.
— Вот я пью, курю, — сказал он как-то раз ни с того, ни с сего, — намаз я не делаю. Ну и что? Я знаю, что вера у меня вот здесь, — указывая на грудь, — я добрый и порядочный. И я верю гораздо больше, чем многие, кто соблюдают все предписания. Я знаю людей, которые делают дома намаз, носят пес, в мечеть даже ходят, но лгут людям, предают. Я не такой…
И он не был таким. Настоящим был, искренним и уйдя даже в неизвестность, оставил после себя знак вопроса. Кем он был? Почему так рано сразила его болезнь?
На похоронах маму его — мою тетю утешали:
— Аллах забирает честных людей в молодые годы.
Кто-то сказал:
— По краям его могилы стоят четыре хаджи — он точно попадет в рай.
Третий добавил:
— Он умер в Рамадан, а все, кто умирают в это время, автоматически попадают в рай.
Но мать его безутешно плакала, сожалея о тяжелой утрате…
— Давай спустимся к кладбищу? — предложил я.
— Зачем? — недоуменно спросил Артур.
— Просто…
И мы стали спускаться. Оказавшись на земле, мы подошли к кладбищенским воротам, которые оказались заперты изнутри и нам пришлось перемахнуть через забор.
«Бисмиллахи рахмани рахим», — услышал я шепот Артура, а потом и сам повторил тоже самое.
Безмолвные плиты с арабской вязью на бортах смотрели на нас отовсюду, в то время, как мы шли вглубь кладбища. Мы остановились у каких-то могил, и Артур сказал, указывая на поросшие сорняком бугорки:
— Это моя бабушка, а это дядя. Хороший был мужчина — погиб в автомобильной катастрофе.
Решив начать с бабушки, я стал дергать эти кусты, с глубокими корнями.
— Что ты делаешь?
— Давай почистим.
И он присоединился.
Это было непростое дело. Казалось, будто бабушка держит эти штуки изнутри, упираясь ногами в землю с обратной стороны. Я ясно представлял себе ее напряженное морщинистое лицо при этом, и понимал, что это грех.
Но что поделаешь — я согрешил уже в тот миг, когда появился на свет с этими мыслями в голове.
Земля вокруг могил была в дырах — путях змей.
— Пускай меня накажут, если я делаю что-нибудь неправильно! — решил я вслух. — Пусть меня укусит змея, и я умру.
Но мы уже заканчивали чистить могилу дяди, а змеи все не кусались.
Потом нам стало жутко и мы побежали прочь. Перед самыми воротами, я оглянулся — среди кустов и надгробных плит, под светом бледной луны стояла фигура в шляпе, глядя мне вслед. Я быстро перепрыгнул через ограду, так и не рассказав об увиденном Артуру.
Домой мы не спешили и решили двинуться к Сунже. Лунный свет отражался в его буйной поверхности, с другого берега на нас глядел усталый лес. Оставшись в одних трусах, мы решили прыгать.
Первым это сделал Артур — он был решительнее меня и будучи сельским парнем операцию эту выполнял не впервые. Я же замешкался.
Он уже карабкался ко мне, когда я увидел его оценивающий взгляд.
«Не прыгнет! Не сможет!» говорили его глаза.
«Пусть меня накажут, если в этой жизни я сделал что-нибудь неправильно!» сказал я сам себе и, разбежавшись, оттолкнулся от берега.
Спустя менее чем секунду свободного полета я оказался в воде. Она буквально поглотила меня — ворвалась в нос, заполнила рот, вливалась в горло, неприятно жгла глаза. Я с трудом вынырнул, пытаясь прокричать, но мне удалось издать только булькающие звуки, мгновенно поглощенные течением реки. На другом берегу, между деревьями, я увидел силуэт человека в шляпе. И вода вновь меня поглотила.
2008
Он пришел, когда я спал. Проснувшись, я пошел умываться. Было что-то около 9 часов вечера. Я ждал его прихода. Интересовался им. Читая книгу, заснул. Когда отец сказал мне, что Руслан в Москве и посетит нас в ближайшее время, я с восторгом переспросил «Руслан?!».
-Да, — ответил мне отец, — Руслан.
Я стал вспоминать все, что связывало нас этим человеком. В принципе, не так много. Он был другом моего отца, а не моим другом. В жаркие летние дни под навесом играли мы в настольный теннис более пяти лет назад. Стол был самодельный. Я сам вынес во двор маленький письменный стол, на него водрузил огромный лист фанеры. “Сеткой” служила еще одна деревяшка, поставленная торцом в центр листа фанеры.
Там, за этим столом проводили мы мини-турниры. Втроем. Кроме Руслана и меня, с нами еще играл и мой папа. Когда уставали, заходили в дом — пили зеленый чай, кушали. Папа выходил чуть пораньше — поливал асфальтированную поверхность двора водой из шланга. Это делало воздух приятным и прохладным. Руслан был также любителем всякого рода компьютерных игр. Часто, когда я бывал у него в гостях, он проводил время, играя в игровую приставку Sony. И вспоминается игра “Tekken 3”, где я в очередном мини-турнире (играло где-то четыре человека), был непобедим. Счет в итоге был 21-1, если я не ошибаюсь.
Однажды, мы прогуливались с ним около брюха здания «Русского» базара. Не знаю, почему этот большой рынок в центре среднеазиатской столицы носил такое название, возможно первые торговцы в нем были русскими по национальности. Или туда купцы свозили свои товары из России?! В общем, это не важно, в данном случае.
Серый просторный корпус рынка напоминал не то черепаху, не то большую каменную глыбу. Он жил. Дышал. Было видно. В мутных водах фонтана около него резвились дети. Плюшевый верблюд под искусственной пальмой принимал на свой горб тела людей. Фотограф делал свое дело, получая за это деньги.
Рука Руслана удобно расположилась на моем плече. Мне, мальчишке было приятно ощущать теплую, спокойную руку состоявшегося человека на себе, тем более, что отец никогда не держал меня так. Мы шли, беседуя о чем-то. Старая женщина, разложив самосделанные товары прямо на полу, ждала покупателей. Всевозможные чешки, высушенные травы, подушечки с текинским и иными орнаментами ждали своих хозяев.
Руслан остановился, оставив меня, подошел к бабуле. Покопавшись в кармане, достал оттуда несколько крупных купюр. Перекинувшись с бабулей парой фраз на туркменском, он обменял деньги на несколько пар чешек и две подушки. Такой же спокойный вернулся ко мне. Я выхватил покупки из его рук, стараясь помочь, демонстрируя свое к нему уважение. Свою к нему теплую, детскую любовь. Любовь к постороннему мужчине.
Рука его вернулась на прежнее место.
— Зачем тебе эти подушки и чешки? — спросил я, разглядывая свежеприобретенное, — разве они тебе нужны?
— Нет, — коротко ответил мне он.
— А для чего же ты купил их? — изумился я.
— А я бабушке помог. У нее, наверное, нет никого…
Я молчал, потому что не знал, что сказать этому благородному человеку. Еще крепче прижался к нему. Мне тогда казалось, что с ним я бы мог шагать так вечность. Чувствуя тепло его рук…
Девушка подбежала к нам, с воплями счастья. Среднего роста блондинка. С милой улыбкой, красивой фигурой.
— Руслан! — вскрикнула она и попыталась уцепиться за шею моего спутника своими ручонками, — Руслан! — еще раз крикнула она и поцеловала его в щечку.
— Привет, Диля, — почти нехотя поздоровался Руслан.
— Как ты? Как дела? Почему давно не появляешься? — осыпала его вопросами Диля.
— Да что-то дел много… — туманно произнес он.
Тут девушка перенесла свое внимание на меня, глупо выглядящего мальчишку, вероятно с подушечками и чешками в руках.
— А это кто? — спросила она у Руслана, словно я и разговаривать не умел.
— А это… — он задумался, а потом выпалил, — а это сын мой!
— Сын? Правда? — теперь уже меня спросила она.
— Да, — не моргнув и глазом, подтвердил я, — сын.
— Такой большой! — восхитилась она.
Руслан гордым взглядом «отца» взглянл на меня. Попрощавшись с девушкой, мы — «отец» и «сын» отправились туда, куда и собирались.
А Диля в недоумении осталась стоять там, где мы ее оставили. И мне показалось, что губы ее шептали «сын…сын…».
Хотя бы по этим нескольким сценам можно себе вообразить какое у меня было отношение к этому человеку.
Я ждал его сильно. Когда он звонил несколько раз из Екатеринбурга, я радовался и этому. А тут он должен явиться к нам домой! От нетерпения я читал. Читая сложный текст, я заснул, так как читаю я преимущественно лежа.
Проснувшись, обнаружил себя в ином часовом пространстве, лежащим на кровати в сине-оранжевом спортивном костюме Adidas. Голова болела немилосердно. Я прослушал рассказ Заиры о том кто мне звонил, писал и вообще пытался что-либо сообщить. Впитав эту маловажную в этот день информацию, я спросил «Руслан пришел?».
— Да, — ответила она.
Второпях я причесался, почистил зубы. Вышел в гостиную. Лучше бы я этого не делал в тот день. Лучше бы я спал, не просыпаясь всю ночь, чтобы утром узнать, что Руслан уехал. Лучше б пожалел, что не проснулся, что не увидел.
Наш гость сидел вместе с папой за прозрачным стеклянным столом. По пустым, но грязным тарелкам перед ними, я понял, что они недавно поели. Сейчас же они пили чай.
— Вот, малыш идет, — сказал папа шутливо.
— Ого-го! Астопырыллах! — чуть не взвыл от восторга Руслан.
Дело в том, что за то время, пока мы не виделись (5 лет прошло), я вырос очень сильно. Из маленького мальчика, я как следует возмужав и окрепнув, превратился в юношу. Подошел к Руслану, обнял его. Я был выше него, как минимум на одну средних размеров голову. Сев за стол, на свободный желтый стул, я стал наблюдать.
— Как дела? Учеба? — задал он мне стандартные для первой беседы вопросы, — мне их все задают.
— Ничего, сойдет, — отвечал я, — сложно правда немного, — признался, — сессия началась, все сдал пока из того, что было, по английскому даже «отлично» получил, а вот с арабским проблема — незачет…
— И что теперь будет?
— Да ничего не будет! В феврале пересдача, пойду, сдам спокойно.
— Да, это не конец света, — успокоил меня гость.
— Еще бы, — согласился я.
Папа вступил с Русланом в диалог, вернее продолжил тот, который я прервал своим появлением.
— Так там много цветного металла? И каким образом они собираются его вывозить? Кому сбывать? — вопрошал отец.
— Да. Поставки они пытаются организовать через транспортные компании на местах...
У людей, живущих скучные жизни — скучные разговоры, я заметил. Предварительно взяв себе пиалу, я пил чай с печеньем и наблюдал за Русланом. Да, те же черты, тот же большой «греческий» нос. Я посмотрел на его руки. Те руки, которые согревали мое плечо и в без того теплый день около «русского» базара. Те руки, которые жали кнопочки на джойстике игровой приставки. Посмотрел на его рот. Тот рот, который широко раскрывался, в поисках кислорода во время напряженных игр в пинг-понг. Я сделал большой глоток чая — без сомненья — это он. Глотнул еще раз — от него ничего не осталось.
Коричневая, скорее даже бурая кофта, видимо китайского пошива, заштопанные носки. Он был смешон. Ему было 30 лет. Я стал улыбаться, глядя в его лицо. Он улыбался в ответ, даже не догадываясь, отчего я смеюсь. Думал рад видеть, наверное.
Я получил сообщение о том, что Даша ждет меня в Интернете и, допив свой чай неспешно, удалился.
Руслан сказал вдогонку: «Мы с тобой потом спокойно поговорим».
Поговорим, так поговорим, думал я. Тем более что это было мне интересно. Я хотел знать кто он. Кем он стал.
Придя ко мне в комнату, он потрогал меня за плечо. Не было того тепла, было лишь грубое прикосновение мужлана.
Попрощавшись с Дашей, мы стали говорить.
— Твой компьютер? — полюбопытствовал он.
— Да, мой.
— А ну ка поставь мне какую-нибудь игрушку, — потирая руки попросил он.
— А у меня нет игр, — ответил я, глядя в его глаза.
Теперь он смеялся.
— Как нет? Ты хочешь сказать, что у тебя есть компьютер и нет игр? — не унимался он.
— Да, именно это я и хочу сказать. Я в игры не играю. Компьютер мне нужен только, чтобы писать и в Интернете сидеть, — пояснил я, — впрочем, здесь есть стандартные игры, типа «Сапер» или «Косынка».
— Купишь мне несколько игр тогда, когда я приеду, — сказал мужчина безработному студенту.
— Ладно, — согласился студент.
Помолчали.
— А где ты сейчас? — спросил его я, — чем занимаешься?
— Да здесь, в Подмосковье.
— А что там, в Подмосковье? — уточнил я.
— Да стройка там, — он опять смеялся.
— Гастарбайтер что ли? — назвал я его новую профессию.
— Да! — он был счастлив отчего-то.
Круглое лицо чеченца было максимально «русифицировано». Светлые волосы, голубые глаза, чистая речь. Зачем он здесь? Зачем на земле? Чтобы быть. Послушным рабом мешать бетон…
— Классно, — подытожил я.
— Приезжай к нам, поработаем, — предложил он, подмигивая.
— Я бы с удовольствием, — неожиданно для Руслана согласился я.
Он вопросительно смотрел на меня.
— Я бы с удовольствием приехал к вам на стройку, тем более, что у меня сейчас каникулы до февраля. Вот только экзамены сдам в десятых числах. Хочу попробовать, ради интереса.
Руслан восхитился:
— Точно! Жизненный опыт никогда не повредит. Молодец.
— А как там у вас? Где спите? — узнавал я о подробностях строй-жизни.
— Спим в бараках, рядом…
Помолчали еще. Я подумал, что невозможно предугадать, что будет с человеком. Какая судьба ему заготовлена. Даже самый перспективный малый, мечтающий чуть ли не о покорении им космоса, все для этой цели делающий, навряд ли станет космонавтом. Что-то помешает. Интересы изменятся. Влюбится — хуже. Все свои силы в объект любви своей направит. И цель автоматически меняется. И зачем космос, когда смысл рядом? А где его смысл? 30 лет. Жены нет, детей нет, беспартиен. Пассивен в жизни. Может напрячься лишь, чтобы заработать свой достаток. Маленький.
Мысли мои были прерваны новой идеей Руслана относительно компьютера.
— А ну, давай девчонок посмотрим? — сказал он. Сощурившиеся глазки его блеснули.
— Давай. Сайт знакомств открыть? — уточнил я.
— Да, давай, что-нибудь от 25 до 35 лет.
Зря он так. Зря меня расстраивает. Все больше и больше в себе меня разочаровывает.
Посмотрели анкеты дам, желающих познакомится. Написали парочке. Пусто.
— Тогда тебе спецзадание, — потирая руки прокомментировал нашу интернет-неудачу Руслан, — найди мне там в институте девчонку, скажи, что ребята на стройке «голодные» сидят…
Я хотел рассмеяться ему в лицо, я хотел нагрубить ему, хотел выйти из себя, но все, что связывало нас прежде меня остановило и я робко согласился, мягко улыбнувшись:
— Хорошо, я посмотрю.
Конечно не посмотрю. Конечно, не буду думать кого бы познакомить с Русланом. Нет таких у нас в университете, кто в Подмосковье в барак поедет. Себя кто унизит. Не за любовью своей, а чтоб «голодным» гастарбайтерам помочь. Глупо. Как 30-летний не понимает?
А в первую чеченскую ведь пошел в патриотические отряды Джохара Дудаева. И смерти братьев видел. И сам убивал. Родину свою защищал, потом решил вдруг, что по ошибке туда попал. По глупости юности, так сказать, в поиске приключений.
Глядя на его «голодный» до девушек взгляд, его плебейские манеры, закинутую на ручку кресла ногу, я понимаю, что лучше умирать во-время. Не стоит бояться. Все равно погибнешь когда-нибудь. Не удалось что-то? Уйди спокойно и твердо. По-мужски.
— А я ведь в Екатеринбурге 2-е место занял по Counter-Strike, — похвастался он.
По-мужски уйти. Пусть в горах бы умер он тогда. Оплакивали бы его боевые товарищи или молча свернули бы в саван, похоронили бы, как положено. Флаг шахида на могилу его поставили бы. Но не упал бы так. Не пришло бы в голову так ногу свою в гостях закинуть. Такие просьбы ко мне обращать. Унизительно это все. Нехватка средств у несостоявшихся тоже кажется мне унизительной. Бывает духовная полнота с лихвой заменяет материальную ущербность. Но такое встречаешь редко. Это был не его случай.
— 2-е место! — повторил он.
— Ах, да! Молодец! Наверное, хорошо играешь?
— Да, я в компьютерном клубе у нас тренируюсь.
— Классно! — лживо восхитился я.
Говорить нам было особо не о чем, поэтому я скачал ему гонки в интернете и он, разместив наушники, как это не удивительно на уши, начал играть. Смотреть на это долго я не мог, но первый круг посидел для приличия. Потом лег на кровать, листая учебник Истории Древнего Востока.
«…Судя по упомянутым изображениям хозяйство вельможи было очень крупным, хотя его точные размеры нам неизвестны. Оно состояло из резиденции — дворца вельможи, окруженной поселениями земледельцев и домами ремесленников. На полях господина трудились многочисленные работники, объединенные в своего рода рабочие отряды. Они получали из господской усадьбы посевное зерно, тягловый скот, сельскохозяйственный инвентарь. Работали они под наблюдением надсмотрщиков, вооруженных палками, учетчики и писцы вели тщательную опись урожая. В особых мастерских на тех же основаниях работали ремесленники, продукция которых поступала на склады господина…».
Как мало меняется с течением времени, думал я. Людям кажется сегодня, что они изменились радикально, развились с течением времени. Особый толчок в развитии они видят в последних двух веках. Но это все только на первый взгляд — развитие. Все осталось прежним. И отношения между классами те же. Разве, что искоренилась система рабовладения. И то, скажем, некоторые оригиналы имеют достаточно храбрости брать в рабство свободных до той поры людей.
По телевидению долго муссировали информацию об одном современном рабовладельце в России.
Обычный инженер ходил утром на работу, вечером приходил домой. Потом в гараж. Проводил там много времени. Ничего казалось в нем подозрительного — честный человек. Живет тихо, никому не мешает. В теле автомобильчика своего возится. Ан нет! Выкопал себе в гараже подвал, туда двух женщин согнал. Обманным путем в гараж заманил, в подземелье завел, изнасиловав (а что вы от маньяка хотели?!) предварительно, привязал. Так они и жили там, в подземелье около двух лет. Рожали… Также занимались трудом, как и положено рабам. Шили халаты для домохозяек города, а инженер после работы их продавал. Подрабатывал. Трагичности истории придает вытатуированная инженером рабыня. На лбе у нее выведен приговор «Раб».
Отрывок из учебника, над которым я размышлял относится к периоду Раннего царства. Пять с половиной тысяч лет прошло с начала того периода. 5500 лет! Но что изменилось? Тайны смерти не раскрыты, даже самые богатые не могут купить себе эликсира, чтобы жить вечно, старая система Богов искоренилась. На их месте ныне другие. Люди также послушно, как и прежде им поклоняются. На смену нынешним придут другие… Самообман продолжается.
А меж тем вельможа из Раннего царства есть и поныне — начальник стройки (владелец строительной фирмы), где работает сидящий за моим компьютером человек. Резиденция его — коттедж или квартира. Чаще и то и другое. Дорого оформленные.
»На полях господина трудились многочисленные работники, объединенные в своего рода рабочие отряды», — пишет автор учебника. Видим, что начальник стройки имеет работников, которые как и прежде состоят в рабочих отрядах — бригадах строителей. Прежде, в качестве вознаграждения они получали «посевное зерно, тягловый скот, сельскохозяйственный инвентарь» — все то, что даст им возможность не умереть с голоду. Сейчас эта процедура упрощена. Руслану выдается сумма денег, на которую он покупает.
»Работали они под наблюдением надсмотрщиков» — бригадиров. От понимания всего этого хочется плакать!
Руслан, почему ты не умер героем?! Ничего бы не изменилось в мире. Зато я не видел бы тебя таким. Пока мир в руках обывателей все будет так же. Ничего не изменится еще через 5500 лет. Только технический прогресс, который только облегчает жизнь. В конечном итоге человеку останется сидеть в массажном кресле, а машины будут выполнять все их функции. И горшок туда встроить и кухню, и пусть раскладывается оно удобно, чтоб не вставая спать в нем же…
— Пошли покурим? — сняв наушники обратился ко мне Руслан.
— Я вообще не курю, но постою с тобой, — ответил я.
— А у вас балкон есть? — оглядываясь по сторонам, поинтересовался гость.
— Есть, но он завален сейчас. Есть еще общий балкон на этаже, можем туда пойти. А вообще, если хочешь, можешь здесь курить, открыв окно.
— Нет, здесь не буду. Сигаретный запах надолго остается. Посмотри, в гостиной кто-нибудь есть?
В гостиной была мама, которая собиралась ложиться. Руслан, замерев у двери из комнаты, ждал пока она уйдет. Как ребенок стеснялся своей вредной привычки. Когда все затихло, мы вышли. Я надел большое мне папино пальто, мгновенно обвисшее на мне, как на узкоплечей вешалке. Было прохладно. Два дня до нового года. Настроившись на философский лад, глаза смотрят вдаль, он закурил. Предложил мне. Сказал, что молодец, что не курю. Я наблюдал за ним, воткнув руки в широкие карманы. Вдалеке виднелась Останкинская телебашня. Симпатичное сооружение в ночи.
— Мы там лучше всех работаем, — заявил ни с того ни с сего Руслан.
— Правда? — удивленно спросил я.
— Да! Мы, ребята с Кавказа стараемся очень. А там пацаны с Белоруссии, Молдавии ничего не делают. У нас, например бригадир строгий. Если дается что по плану, то мы 100% должны это сделать, а другие тянут. Я им говорю «вы что, пацаны? Вон никто не работает. Давайте отдыхать?!», а они «Нет», и снова за работу. Мне тоже приходится.
И стал пародировать голос своего бригадира, соплёй вытянувшись куда-то вверх, «Так, ребята, сегодня нам надо успеть…».
Сам засмеялся своему чувству юмора. Я поддержал, обнажив зубы.
Проблемы казались мне смешными.
— Ты иди домой, — заволновался он, — тут холодно, заболеешь.
— Да нет, мне не холодно, хорошо наоборот, воздухом подышу. Я сегодня на улицу не выходил.
— Я тебя знаю! — заявил он, — ты никогда не признаешься, если тебе холодно, заходи домой.
— Мне, правда, не холодно, пальто теплое, — соврал я.
Засыпал я в полпятого утра. Он все еще сидел за компьютером. Не знаю, что делал. Утром он меня потрогал за плечо.
— Я поехал, — сказал он, — я тут три книжки взял почитать.
Руслан поднял руку, чтобы я убедился, что именно три, — а ты продолжай спать, — разрешил он мне.
Я заснул снова. Проснувшись, посмотрел каких книг не хватает. Я все свои книжки знаю. Не было «Молодого негодяя» Лимонова, «Casual» Робски и «Как я и как меня» Яркевича.
Зачем эти люди? Для чего они врываются в наши жизни? Почему не понимают своей ущербности в сравнении с воспоминаниями о них? Они не плохие, нет! Большинство «пришельцев» хорошие люди, которые не находят себя. Но Руслан не оправдал моих ожиданий. Упустил свой шанс.
Отец сказал «Он уже никогда не станет большим человеком». Подытожил. Вынес приговор.
А пришелец улетел, чтобы больше никогда не возвращаться в мою жизнь. Покинул мою планету.
2006
Юрий Николаевич привычно проснулся от звука будильника. Открыв глаза, он некоторое время смотрел на белый потолок.
Он все знал наперед — жизнь давно не преподносила ему сюрпризов. Сейчас ровно полседьмого утра. Он встанет, пойдет в ванную. Побреется. Позавтракает. Отправится на службу.
— Да выключи ты этот чертов будильник! — сказала, повозившись в простынях и накрыв свою голову подушкой, его жена.
— Ах, да, — и он накрыл своей крупной волосатой ладонью кнопку будильника.
Поднявшись с кровати, он направился в ванную комнату. Отлил, затем вгляделся в свое отражение в зеркале.
Проплешина разлеглась в центре его головы, по большей части седые волосы окаймляли ее по кругу. Он потрогал свою лысину и стал бриться.
Тяжелые мысли приходили к Юрию Николаевичу.
Этот человек в бесформенных семейных трусах и дряхлой майке вот уже много лет служил в Министерстве Иностранных Дел Российской Федерации. Чтобы занять эту позицию он шесть лет потратил на обучение на восточном факультете МГУ, изучая персидский язык, всего себя этому занятию отдавая. Преподаватели сулили ему большое будущее, родители не могли нарадоваться. Только вот однокурсники сторонились его, и, конечно, девушки обращались к нему только во время контрольных работ и сессий.
Юра был собранным парнем — не курил, не пил, вечеринок избегал.
— Все это будет в будущем, — говорил ему отец во времена душевных разговоров, — это от тебя не уйдет, не переживай. Вот закончишь институт, устроишься на работу — тогда все это наверстаешь.
Юра верил своему отцу и шел делать домашнюю работу.
Учеба не была для него развлечением. Нельзя сказать, что он учился с упоением. Это была его работа, так он для себя это занятие определил. Какая бы она не была — интересная или нет, но ее нужно было выполнять.
В МИД его приняли сразу. С рекомендациями с кафедры персидской филологии и ректора факультета, да с красным дипломом, двери этого учреждения с охотой распахнулись перед ним.
Там он и повстречал ту, которой суждено было стать его женой.
Аня работала в отделе перевода и они как-то сразу понравились друг другу. Сначала Юрий провожал Аню до дома, потом стал дарить цветы, конфеты и приглашать то в театр, то в ресторан.
Аня была тонкой, хорошенькой девушкой. Глядя на нее Юрий не мог поверить, что она выпускница университета со знанием персидского языка — она не казалась изможденной. Она была совсем свежа и открыта жизни.
Юрий же заинтересовал ее своей целеустремленностью, которую все в отделе ценили и конечно же прирожденной галантностью победителя.
Они проводили вместе все больше и больше времени, а потом вдруг случилось так, что мечты их о будущем стали пересекаться. Ребята видели друг друга в своей дальнейшей жизни.
Что за дальнейшая жизнь, спросите вы?!
О, эта жизнь грезилась им полной приключений, увлекательных событий и приятных знакомств. Это была жизнь бесконечных путешествий, красивого неба и блеска в глазах друг друга.
Но время шло, а мечты эти никак не собирались пересекаться с реальностью.
Юрий загрустил и женился на Анне.
Со временем тонкая и свежая Аня превратилась в заплывшую жиром, нервную Анну Сергеевну.
Рост Юрия Николаевича по карьерной лестнице как-то сразу не задался. Должности, к которым он стремился, в обход ему занимали свежеподоспевшие выпускники его факультета, имевшие знакомых и родственников в этом ведомстве.
Юрию же говорили, мол, Юрий Николаевич — вы очень ценный переводчик, и наш отдел не может вас отпустить, хлопали по плечу и чаю наливали.
А Юрий грустил. Он думал, почему так — ребята, учившиеся гораздо хуже него, несравнимо хуже него владевшие предметом уже сидели в посольстве России в Иране, становились крупными бизнесменами, а он вот уже сколько лет протирал штаны в отделе перевода МИДа и не находил ответа.
Казалось удача отвернулась от него. Юрий думал, а вдруг отец был неправ, когда говорил, что от него не уйдут эти гулянки?! Вот он благополучно пропустил их, предпочтя учебу, и что же?! Те, кто кутил каждую пятницу давно обошли его в достижениях.
Горько было Юрию Николаевичу думать об этом. Закончив бритье и почистив зубы, он вышел из ванной комнаты. Жена его готовила ему завтрак.
В полупрозрачной ночнужке на тонких бретельках, она ему определенно не нравилась. Это была уже не та Аня, которую он полюбил когда-то. Это была какая-то женщина, отдаленно смахивавшая на Аню. Со складками на толстом, мягком животе, с целюлитом на когда-то миловидной попе, с грудью обвисшей чуть не до пупка. Тело ее, как и покрывшееся морщинами лицо было наглядным свидетельском увядания и жизненных неудач.
Она подала чуть подгоревший омлет со словами:
— На, кушай.
Юрий стал ковыряться в своем завтраке.
Глядя в омлет, он вдруг стал вспоминать о тех никчемных попытках завести ребенка, которые они стали предпринимать, после того, как поняли, что мечтам их не суждено было сбыться. Но с ребенком, как водится, тоже ничего не вышло, и Юрий запил. Он не выходил из запоя месяц, пьяным, но тихим ходил на работу, все больше молчал дома. А что собственно он мог сказать?
Даже сейчас, поедая этот невкусный омлет, приготовленный без души ему нечего было сказать своей жене.
Вскипел чайник, и Аня сделала чай себе и кофе со сливками Юрию. Они сидели за старым столиком у окна и молча смотрели друг на друга. Вместе им было тяжело, но отдельно они тоже не могли. Кому они нужны кроме друг друга?! Да и друг другу они в общем-то уже не были особо нужны — так, просто.
Глотнув своего кофе со сливками Юрий вдруг заплакал. Ударил кулаком о стол, и слезы брызнули из его глаз.
— Что за жизнь, черт возьми! — сказал он и пошел одеваться.
Когда он вышел из кухни, Аня встала у окна и попивая чаек глядела на улицу. Облезлый черный кобель пытался управиться с рыжей собачонкой раза в два меньше его. Дети с портфелями и сумками, окружили это действо, заинтересовавшись.
Тишина вот уже несколько лет растекалась по квартире Ивановых, завладев всех их имуществом и душами, она чувствовала себя хозяйкой в этих маленьких комнатах.
Юрий, одетый в дешевый потрепанный пиджак вошел на кухню.
— Знаешь что? — прервал тишину. — Я кое-что решил для себя.
— Что же? — стоя к нему спиной и глядя на случку собак в окне поинтересовалась Анна.
— Мы не должны были встречать друг друга — тогда, возможно, все было бы иначе.
— Разве?
— Думаю, да. Мы бы направляли энергию в свою карьеру, а не в наши отношения. Ты видишь где мы сейчас?! У разбитого корыта! У нас ничего нет и уже никогда не будет!
— Только узнал об этом?!
— Да я понял это еще лет десять назад, но никак не мог в это поверить! Ведь все прочили мне блестящее будущее. И где я сейчас?! Я пыль — салфетка на столе, предмет! Я муха на стекле! Я то, чего могло бы не быть в мире, и никто бы этого не заметил.
— Ты слабак! — вынесла вердикт Анна, наконец повернувшись к нему лицом. — Ты слабая, никчемная скотина! Я ждала, когда ты признаешь это. Ты противен мне со своим пузом и волосами на груди! Со своей беспомощностью, с лысиной и со сладким взглядом неудачника. В тебе есть обреченность! Может быть, судьба и хотела бы смилостивиться над нами, но взглянув на твою рожу она тут же отступила, не в силах с ней тягаться!
— Ой-ой-ой, как мы заговорили!
— Да! Ты испортил мою жизнь! Без тебя я могла бы стать женой значительного человека! За мной, между прочим, ухаживал помощник замминистра , но я предпочла тебя! И что теперь?! Где я?! На дне.
Юрий стоял в дверях кухни ошарашенный этим признанием. Нет, он все и сам прекрасно знал — он видел свой тонкий галстук в зеркале, который отражал реальное положение его дел, но он никогда не ждал, что Аня вот так вот будет с ним разговаривать. Запросто кидая словами на повышенных тонах.
Развернувшись, второпях одев ботинки, Юрий вышел из дома.
Аня смотрела в окно, как он прошел мимо влюбленной пары собак и детей, окружавших их, и скрылся за поворотом. Поставив пустую чашку в раковину, она пошла в кровать. Легла, посмотрела на низкий белый потолок с тонкими полосками трещин и заплакала. Вытерев слезы о подушку, она заснула.
Юрий вернулся около пяти. Он бросил работу в министерстве и с журналом «Работа и зарплата» в руках вошел в квартиру. Аня все еще спала.
Он присел подле нее и погладил по голове.
— Ничего, ничего, мы еще поднимемся, мы выкарабкаемся, — приговаривал он при этом.
Ему показалось, что перед ним лежит та многолетней давности Аня, с детским очарованием в лице. Сердце его наполнилось давно забытыми чувствами. Юрий снял свой потрепанный пиджак, брюки, галстук с тонким узлом, рубашку. Скинул бесформенные семейные трусы — символ его прошлой жизни и лег рядом с Аней.
Потрогав ее мягкие груди, он ощутил свое возбуждение. Поцеловал ее в сомкнутые сном губы, закрытые веки и лег на нее. Приподнял подол ее ночнужки и войдя в нее, стал двигаться. И слезы катились из его глаз при этом, и губы его шептали еле слышно: «Ничего... Ничего... Мы выкарабкаемся!».
В это самое время молодой писатель сидел за своим рабочим столом и пытался заглянуть в свое будущее. В синей футболке, и чуть ниже колен военных шортах он печатал на своем компьютере. Во сне этой ночью ему виделось то, как он ездит в неизвестном ночном городе со множеством неоновых лампочек и высокими зданиями на собственном Мазерати. Серого цвета машина эта с дырами жабр по бокам кузова, низкой посадкой сидений, и приятным гулом мощного мотора заставляла прохожих неизвестного города оборачиваться, показывать пальцами. Писатель нашел хорошую песню на радиоприемнике своего купе и нажав на одну из кнопок на панели приборов сложил крышу. Теплый ветер колыхал его волосы, неизвестный город принимал этого парня в себя, делал своей неотъемлемой частью.
Проснувшись, он решил, что у него-то все должно быть хорошо, не так как у Юрия Николаевича. Он был уверен, что будет время, когда он сможет позволить себе такую машину, найдет такой город, и не думая ни о чем, будет ехать, принимая ухаживания теплого ветра.
2007
Это было незабываемо. Возбужденный, уверенный, упрямый я шел туда — в центр событий. Несмотря на предостережения, несмотря на то, что сам понимал — стоит мне пожать хоть одному из них руку, как я попаду в списки, архивы, пыльные папки в секретных кладовых и когда-нибудь — не сегодня, так завтра всплывет это рукопожатие и помешает мне в чем-то…
Все эти справедливые мысли, эти сомнения отступили на второй план, когда я увидел военную Москву. Сотни людей в военной форме — по человеку на каждые пять метров Моховой, перекрытая Манежная площадь, комару, и то негде было бы спокойно пикнуть в таком обилии шинелей, огромных автомобилей, припаркованных везде, где только можно и нельзя. Каждый такой монстр вмещал в себе по 20-30 упитанных, обмундированных вплоть до касок ОМОНовцев. Они нервно курили, матерились. Везде заграждения, недоуменные туристы. Где-то в небе стрекот вертолета. Это было так похоже на один из сюжетов моей мечты.
Я уже почти утонул в желудке системы подземного передвижения, но мое сознание отступило от этой мысли, отпустило меня туда, куда звало меня сердце.
От гостиницы Националь я пошел вверх по Тверской. Бутики, рестораны, газетные киоски — все привычное было наполнено непривычным. И нисколько не изменившаяся за прошедшие дни рубашка c причудливыми узорами в витрине магазина, казалось совсем другой — не такой как вчера, позавчера, не такой, какой ее вешали на манекена — другой. Это отличие было во всем. Все предметы были пропитаны этими изменениями. На Тверской — военные автомобили разных модификаций — цвета хаки преимущественно, но были и синего цвета с зарешеченными окнами и надписью «Милиция», были и простые гражданские на первый взгляд автобусы, в которых передвигались крупные тела в военном обмундировании. Огромные антенны с десятками рук в разных направлениях возносились над особыми машинами. На крыше одного из милицейских Газелей примостился милиционер, смотревший в объектив видеокамеры, предусмотрительно направленной в ту сторону, куда я направлялся. Около красного строения Мэрии Москвы, с балкона которого, как гласит табличка когда-то выступал Ленин, один солдатик примерял на себя рюкзак с антенной, так знакомый глазу по фильмам о Великой отечественной. Как бы спрятавшись, за ювелирным магазином Podium дежурили еще около пятидесяти ОМОНовцев с заправленными в ботинки штанами и касками размером со зрелый арбуз.
Неизвестный мне неудачник мыл стекла ювелирного магазина специальной шваброй — к длинной тонкой палке c ручкой была аккуратно приделана губка, у ног— на асфальте Тверской лежало красное ведро с темной водой. «Как можно мыть окна, когда здесь такое?». Я посмотрел на дорогу — сотни машин обывателей проносились в двух направлениях: «Как можно ехать по каким-то делам, когда здесь такое?». Я посмотрел с укоризной на мойщика стекол — взрослого, худощавого мужичка с усиками — «А что делать? Мне семью кормить…» — подумал он, как бы извиняясь, показалось мне.
Тверской бульвар был перекрыт. Там обосновалась очередная порция силы, разбросанной в центре Москвы неизвестным полководцем. Оставалось немного. Всего лишь дойти до Маяковской. Там был эпицентр событий, который обещал к концу мероприятия выплеснуться в уличную борьбу.
Тут стоит немного отвлечься от военной силы и остановиться на моей фигуре. Закованный в узкие черные штаны, в черной водолазке, черном морском тулупчике, черной шапке, в жестоких остроносых ботинках, начищенных с утра до блеска. Обычно тяжелая черная сумка казалась мне совершенно невесомой сегодня. Весь я был будто возвышен и не шел, а парил где-то в полуметре над землей, лишь чтобы не привлекать лишнего внимания передвигая ногами. От Музея современной истории и до площади Маяковского я прошел так, как дай Бог пройти мне хоть еще раз в жизни.
Здесь военная сила стояла плечом к плечу. По всей длине тротуара — метров 500 были устланы лицами людей. Как на параде они стояли торжественные, решительные, но в то же время с ничего не понимающими лицами.
Пешеходов почти не было. Я бы даже сказал, что я был там один. Все, кто должен был уже были на мероприятии, другие, вероятно, выбирали иные маршруты. Мы были один на один с ними. Не вместе, а против.
Я понимал, что наверное каждый из них, в принципе, неплохой парень, у каждого какая-то история за спиной, и только обстоятельства заставляют их стоять там — подчинившись приказу своих начальников, а не идти со мной — с другими — требовать революции, создавать ее. Я шел. Мне казалось, я был приговоренным к смертной казни революционером, которого вели на расстрел. Глаза всех солдат были обращены на меня. Совершенно вжившись в эту роль, я выпрямился пуще прежнего, добавил немного горечи за то что попался в свой взгляд и немного презрения. В то же время, я думал: «Ничего, ребята, я на вас не в обиде. Это ваша работа. Ничего». И все меня любили, мне казалось. Мое благородство и выправку. Я не плакал, не размазывал сопли в поисках спасенья, а с презреньем шел на гильотину.
Пройдя метров 200 трагическим узником, я внезапно превратился в того лидера, который заставил власти так тщательно подготовиться — заполонить всю Москву военной техникой и подвластными ей людьми, в того амбициозного политика — живую легенду, если хотите, который волею случая опаздывал к своей армии повстанцев и которого ждала площадь самоотверженных людей, готовых умереть за мои идеи, за мою личность и за тот порядок, который я планировал установить. Эта роль подошла мне не хуже прежней. Эти роли сами всплывали в моей голове — душа заполняла меня ими. Я даже стал чувствовать холодок пистолета, заправленного в мои штаны — сзади, под тулупчиком. А какой же лидер без пистолета? Конечно, когда пули будут лететь в меня, мои благородные ребята, будут подставлять свои груди, спасая тем самым меня, умирать один за одним. И поплачу потом над их могилами и помолюсь и героев посмертно дам, но не сейчас — сейчас наша решающая битва — здесь не до слез.
Когда я вдруг стал лидером повстанцем, солдатики провожавшие меня взглядом тоже изменились, конечно. Больше стало презрения во взглядах, но большинство из них говорили мне: «Это сейчас я обязан тебя презирать, но пусть начнется бой, и все мы перейдем на твою сторону и поможем тебе!». Я благодарил их взглядом.
На площади Маяковского оратор говорил в микрофон: «Власть нас боится. Это трусливая власть! Мы сюда еще вернемся! Мы сюда еще вернемся!». Тысячи молодых глоток подхватили «Мы сюда еще вернемся!». Кто-то из толпы бросил «Ре-во-лю-ци-я!». Все заорали «Ре-во-лю-ци-я!». Красно-белые, черно-белые, оранжевые знамена щекотал декабрьский ветер. Я пришел аккурат к концу мероприятия.
Журналисты с микрофонами неизвестных мне телекомпаний рассказывали своим согражданам о происходивших событиях. ОМОН разминался в ожидании. Кто-то вывесил над митингом белое полотно с надписью черными красками «Привет маршу политических проституток!». «Провокаторы!» — сказал старичок стоявший рядом со мной. Участники митинга кричали провокаторам «Пошли на! Пошли на!». И такая энергия в этом слаженном вопле была — колоссальная сила!
Я искал Лимонова — я хотел смотреть на него, собирался познакомиться через одного из активистов его партии. Там была уйма народа и найти его было практически невозможно, тем более что все лидеры, в том числе и он были вне зоны моей видимости. Направившись к выходу с митинга, я облокотился на каменную стену здания, надеясь понаблюдать отсюда.
Два парня прошествовали мимо меня. Один — коренастый, в синей кепи хвастался:
— У меня интервью взяли…
— Кто взял?
— Русская служба BBC.
— Ага, русская служба хуйбиси, — передразнил его товарищ.
Непонятные люди в черном и c наушниками c прицепленными к ним микрофонами незаметно, как бы для себя, я бы сказал исподтишка снимали выходивших.
Лимоновцы стали выходить под своими знаменами, но в первых рядах не было никого из знакомого мне руководства партии. Рядовые члены с повязками на руках, реже с масками на лицах, а то и вовсе без никаких опознавательных знаков двигались по Бресткой улице, где в одном из клубов около года назад с лекциями об «Исламском проекте» выступал Гейдар Джемаль. На одной из таких лекций я познакомился с ныне покойной журналисткой Анной Политковской. Ярая противница существующей власти она конспектировала все сказанное. Чтобы она написала бы о сегодня?!
Я влился в пеструю толпу членов официально запрещенной партии. Они скандировали «Власть-народу! Власть-народу! Власть-народу!» и «Путин — уйди сам! Путин — уйди сам!». Над нами пролетел вертолет.
Вдруг стройные ряды наши дрогнули. Где-то впереди — в метрах 15 стали видны первые столкновения. Знаменоносцы в первых рядах стали бороться с вступившими в бой ОМОНовцами древками своих флагов.
Некоторые, как всегда бывает, ринулись бежать назад, часть побежала наоборот вперед — в гущу событий.
Нас стали зажимать. Ту небольшую группку в которой был я заблокировали и не давали двинуться ни вперед ни назад. Я опасался давки, потому что в случае таковой мне бы пришлось принять основной удар на себя, так как я стоял прямо у стены дома.
— Что происходит? — поинтересовался я у рядом стоявшего.
— Не знаю — сказал он и как-то смущенно улыбнулся. Это был взрослый человек где-то между 50 и 60.
Мне показалось, что все те, кто заблокированы сейчас-это те неудачники, которых арестуют как бы «для галочки», как правонарушителей, а там пойди попробуй доказать, что ты просто шел «посмотреть». Представил лицо папы, когда он узнает, что я задержан на марше, хотя он предупреждал меня туда не идти. И о том, что он не стал бы слушать мои объяснения о том, что я пошел туда строго после учебы и не для участия, а чтобы посмотреть на все своими глазами.
Вдруг началось движение — все бросились обратно к площади Маяковского, за перегородками и спинами ОМОНовцев снимали на видео и фото журналисты. Чтобы обежать толпу, я спустился на дорогу — впритык к «правоохранительным органам» и обегая группку людей, взглянул на журналистов… Черт! Один из них снимал меня на видео. Я наступил в лужу своими черными доселе как глубокая пещера ботинками…
Пройдясь до Белорусской и проехав пару станций на метро, я скоро оказался дома.
По российским телеканалам не сказали ни слова о произошедшем.
Я включил Euronews. В кучке зажатых ОМОНом людей — у стены, я увидел верхушку своей шапки.
декабрь 2006
Оргкомитет конкурса