19.01.2010
Утром, лакая забытые сны,
полные ведра,
смотрят на нас календарные псы
особенно добро.
Залпами кофе и новостей
не потревожен,
в отсутствии снега, воздуха клей
вяжет прохожих.
Каждый внутри порядка вещей
личного царства
перебинтован материей дней,
рубашкой пространства.
Стиснут колбой песочной стены,
капканом ветра,
не ведает ткань за гранью каймы
о том, что мерна.
В янтарную контуры звезд
впряжены колесницу,
и протыкает возница наш холст
Галлея жар-птицей.
* * *
Неизмеримей веры, непостижимей чуда,
баюкан колыбельными зимы,
сопит, как медвежонок, наш утомленный Будда
на полкроватном краешке земли.
Раскидывает ручки, подтягивает ножки,
наморщивает лобик и во сне
спасает маму с папой от страшной Бабки Ежки
на мимолетной сказочной войне.
И пусть под локоточком лишь плюшевая жучка,
но кажется сквозь сумрачный огонь,
что все миры и солнца зажаты в этой ручке
и светятся сквозь детскую ладонь.
* * *
В сады Семирамиды
давно уже не вхож,
в небесную Колхиду
спешит чугунный вождь.
Пришпилен к ветру голос
гранитного стрелка,
и бронзовое соло
застыло на века.
Застрял в любви народа
мраморный башмак
на площади Свободы
провинции Бардак.
Из всех перемещений
доступна только смерть,
брусчатки и мгновений
не преодолеть.
Набросок гиперцели,
утопии эскиз,
с упорством Церетели,
размешиваем гипс.
Взирает сверху лекарь
сквозь облачный каркас
на куклы, что мы лепим,
размешивая нас.
* * *
Королевства отвесной хвои главный лесник Ванкувер,
зазубренный сплав воды и океана гор.
Чувство во мне такое, словно Михайло Врубель
рисует меня треугольниками, все время меняя узор,
положение тела и выражение шаткой морды,
кстати сказать, на отечественном, а не на канадском холсте.
Боюсь, в ближайшем безумии меня не увидят фьорды,
нанизанным на сорок девятое кленовое острие.
Это несовпадение будет равняться смерти
средиземья залива Бэррард, башен Львиной горы,
но не на самом деле, а только в моей квадроверти
круготемных непутешествий в пастелевые миры.
* * *
Берестяным кинжалом
на лбу вырезая крест,
чертовски доволен дьявол,
договор наливается алым,
я превращаюсь в текст.
Текст превращается в тесто
насущное тех, кто прав,
тех, кто не занял кресла
редуцирует лексика места,
предупреждает минздрав.
Руины вывесок, руны
рекламные будут здесь,
оставят поволжские гунны
на зданиях минкультуры
наскальные смс.
Не заржавеет и в бубен
по нескольку раз на дню,
валет некозырных бубен,
все бью в свой дырявый бубен
и Харе Рама бубню.
* * *
В мечтах превращаясь в бабочек, гусеницы трамваев
проносят стальные коконы сквозь городской каркас.
Щучья-веленая архитектура, наподобие урук-хаев,
вместе с дождем проглатывает человеческий пенопласт.
Подобно панельной лексике, извергнутой на санскрите,
просторечные стержни, вкрапляя в албанский бетон,
внутри моего сознанья возносится Варвар-Сити,
и в этом гадостроительстве не виноват газпром.
Каждого проверяя на монолитность теста,
каменное пространство дергает за плечо
вновь возведенных жителей изумрудного королевства,
безбашенных для надежности прихлопывая сачком.
* * *
В субботу хотелось на пляж,
и были причины на то,
лето выходит в тираж
в коротком российском лото.
Пока не сжал Нью-Асгард
волжское море в горсти,
жажду выиграть загар
у города в городки.
Вообще, если вдуматься блажь,
теплоударенный бред,
в песочный бухаться фарш
кожей цвета котлет
и разглядывать горизонт,
как пространственный наркоман,
в надежде, что спутает год
и землю Фернан Магеллан.
* * *
В сложночинении текста знай адекватную меру,
когда пришибет читателя многоэтажный троп
забрось свой сизифов керлинг и лучше взгляни на Мельбурн
через земного видения телескоп.
Где избегая Оксфорда и стратосферы тайны,
спрессованными междометиями и метафорами пыля,
выделывают туземцы на австралийском страйне
высшего поэтажа фигурные кренделя.
Оборотни-валлаби, лермонтовы в кроссовках,
то раскрываясь веером, то превращаясь в мол,
словно на батарейках, влетают в нашу зачетку,
намертво приземляя жгучий овальный глагол.
* * *
Стрелочник (с большой буквы)
всегда наглядно объяснит стрелочнику
(с маленькой буквы),
кто из них должен, варианты:
а) перевести стрелку
б) прийти на стрелку
в) прогавкать вместо Стрелки на космическом корабле,
правда, всегда есть риск,
что стрелочник (с маленькой буквы),
придавленный виртуозной железной логикой
Стрелочника (с большой буквы)
и расплющенный атомным числом заданий,
свалившихся на него,
съедет с катушек,
вымажет Самую Главную стрелку в кураре
и зашвырнет ее куда подальше
в темноту, в придорожную поросль,
откуда через несколько секунд
донесутся шум, мат
и фраза аборигена
из фильма «Данди по прозвищу «Крокодил»:
«Проклятье, как я ненавижу буш!».
* * *
Вот кинотеатр «Татарстан».
С трудом вместил масштаб актеров
уютный старенький экран
для сказок и наивных споров
о том, что я люблю тебя.
Но ты не веришь в эти сказки,
ты говоришь, что в жизни я
лишь образ, полюбивший маски.
Что все у нас нехорошо,
мы переходим в жесты, в лица,
в актеров, в театр — в ремесло,
которого нельзя добиться,
не исказив своей души
на время жеста, сцены, пьесы,
на время сказочной лапши,
что в наших играх стало тесно
и утомительно… и столь
логична цепь твоих открытий,
что я проваливаю роль,
и спроса нет с меня, я зритель.
Оргкомитет конкурса