На главную / Интервью / 2017 год

30.05.2017

Лев Беринский: «Из моих разговоров с Эккерманом»

Лев Самуилович Беринский — поэт, переводчик, лауреат премий Сары Горби (1993), Давида Гофштейна, Ицика Мангера (1997) и др.

Автор скандально известной поэмы INRI, в которой дана нетривиальная трактовка образа Христа (авторский перевод с идиш опубликован в журнале «День и ночь» № 7—8 2006 (2006—7) и вошел в книгу избранного «На путях вавилонских», Донецк: «Точка опоры». 2009 г.

столярная мастерская

ИЗ МОИХ РАЗГОВОРОВ С ЭККЕРМАНОМ

А.Н. Понимаю, что вопросик слегка отдает кагэбэшностью, но все-таки кто Вы по вероисповеданию?

Л.Б. Не знаю, в каком ключе отвечать, во многих странах вероисповедание — независимо от религиозности или нерелигиозности гражданина — указывается в качестве национальной принадлежности, скажем, во Франции, Швейцарии, Германии («Bürger mosaischen Glaubens»), да и в досоветской России в паспорте не было пресловутого 5-го пункта, еврей был гражданином «Моисеева завета».
Если же иметь в виду религиозную принадлежность, то я не могу себя причислить ни к одной из мне известных вер, что вовсе не определяет меня как атеиста или политеиста: полагаю, что, к примеру, гуссерлианская феноменологичность бытия в мире вполне способна удовлетворить религиозную склонность (или инстинкт) в человеке.

А.Н. Догадываюсь, что история создания «Книги INRI» сложна, расскажите немного, как эта книга создавалась: сколько лет прошло от замысла до осуществления, сколько занял сам процесс написания, писалась книга в Израиле или…? Может быть, именно Ваше проживание в этой стране повлияло на то, что эта книга родилась?

Л.Б.
1. Из всех персонажей мировой истории и культуры мне издавна самой близкой была фигура Христа. Вероятно о подобном же чувстве сродственности говорили многие творческие люди еврейского происхождения, приведу лишь несколько их признаний:
«Я — еврей, но сияющий образ Назаретянина произвел на меня покоряющее впечатление. Никто не выразил себя так божественно, как он. Действительно, существует единственное место в мире, где мы не видим тьмы. Это личность Иисуса Христа. (…) В нем Бог предстал перед нами наиболее четко». Альберт Эйнштейн, физик.
«Иисуса я с юности ощущал как своего старшего брата. То, что христианский мир воспринял и принимает его как Бога и Спасителя, всегда было для меня фактом великой важности, который я должен пытаться постичь во имя его и меня самого. Мое личное, по-братски заинтересованное отношение к нему становилось все сильнее и чище, и сегодня я смотрю на него более пристальным и чистым взглядом, чем когда-либо».Мартин Бубер, еврейский религиозный философ.
«Для меня Иисус был величайшим поэтом, чьё поэтическое учение забыто современным миром. (…) Когда я пишу родителей Иисуса, я имею в виду моих собственных родителей». Марк Шагал, живописец.
За достоверность перевода отвечаю — сам делал. А вот что и я написал было в моем эссе «И отделил Бог свет от тьмы…», опубликованном на 11 языках (кроме русского: обманул редактор, выпрашивая у меня материал) в журнале «Советская литература», в № 12 за 1989 г. и в № 1 за 1990 г. :
«…Самое же несправедливое во всем этом (о чем, кстати, мало беспокоятся еврейские богословы и культуртрегеры) — настойчивое, непрекращающееся стремление отнять у евреев Христа! Иисус Назаретянин — миф он или реаль?ный персонаж давней эпохи — сын и идеал моего народа, и появиться он мог только в »морально-экологической«среде высокой бытийной ответственности. Сегодня Он, как и другим народам, нужен нам — являя собой если не посетившего нас Мессию, то прообраз Мессии, идеал человека, богочеловека, к совер?шенству которого и тянется род человеческий, и достигнет его, если быть оптимистом, в Конце Времен, ибо в этом и состоит, надо думать, Цель Времен«.
2. »Книга создавалась» в течение, примерно, 10 дней, в середине апреля 1984-го. В подольской районной больнице, хирургическом отделении, в не то что антисанитарных — в условиях почти несовместимых с жизнью, в каковых после операции (указанной терминологически, с популярным разъяснением, уже в самом начале поэмы) в разрез при перевязках была внесена инфекция, так что выжить или дотянуть до общего заражения крови и смерти можно было — при отсутствии всяких болеутоляющих — только ежесекундно заглушая, закупоривая, забивая мозг любым сором, как заполняют опалубки. Это состояние и тема неутихающей физической боли рефреном варьируется на протяжении всего текста — от начала до конца. Указаны в тексте и другие «документальные» подробности, вплоть до фамилии-имени-отчества хирурга: «Доктор Гельвиг, Юрий вы мой Александрович, что ж так боль горяча, я — земной ещё чи в синеву, Gott sei dank, уношусь без плеча?» Украинское «чи» явно всплыло из юных, в Донбассе, лет моих, где я, на лету скувыркнувшись с гоночного велосипеда, и приобрел свою Recurrent dislocation , и жил с этой, можно сказать, инвалидностью целых 27 лет, до самых описываемых в поэме событий. А «Gott sei dank» («слава богу») — это ассоциация уже из реального тогда времени — Ю.А. был из потомственных обрусевших немцев. Вот на таком полусознательно-ассоциативном уровне и методом автоматического письма (с последующей, разумеется, редактурой), на языке, доставшемся в раннем детстве от бабушки и лишь изредка практикуемом в дни наездов к родителям; с мысленным образом INRI перед глазами, каким висит он над Землей у Сальвадора Дали на полотне «Христос святого Хуана де ла Крус»; делясь, как остатком воды в пустой фляжке, своей болью с Ним, локализуя в своем плече боль Его, так неудачно, неряшливо подвешенного; путая в полубреду Назарет с Каушанами, а его Машу со своей Светой — двух блудниц, угадавших кому не давать; имея в тумбочке взятую «полистать от скуки» «Talmudische Archäologie» Крамера, Лейпциг,1910, купленную накануне за 50 коп. в магазине старой книги (а не букинистическом) на Качалова, куда сдавали за бесценок «явную макулатуру»…
Будь у меня с собой, скажем, подшивка «Правды» — поэма была бы совсем другая, или не было б никакой, но в последнем случае я бы, наверно, умер…
А.Н. Есть ли в «Книге INRI» мотив глумления («кресте засратом» и т.д.) или это некое материализация образа Христа, нарочитое его приземление, очеловечивание, что ли? И если так, то с какой целью Вы это сделали?
Л.Б. Почему бы Вам не спросить меня, не зарубил ли я когда человека, не доводилось ли мне пустить поезд под откос, не имею ли опыта зоофилии? — (в советском учебнике судебной медицины был среди прочих — сам читал — пункт «сожительство с насекомыми»).
А.Н. Ощущаете ли Вы себя в ряду таких писателей (творцов) как Ренан, Казандзакис, Мел Гибсон, наконец (видели же фильм «Страсти Христовы»)? И если да, что нового привнесла Ваша поэма в образ Иисуса?

Л.Б. Из названных Вами читал (еще до написания поэмы) Ренана, в Казандзакиса заглянул впервые — и хватило меня минут на двадцать — месяца три назад. Здесь не место, да и желания нет, давать оценку этому автору и его Христу.
Кина не видел.
Что нового привнесла моя поэма в образ Христа не знаю, потому что писал я ее не думая о Нем, а только все время всматриваясь, как в зеркало, в картинку Дали, после наркоза много дней дрожавшую передо мной в воздухе. Я писал о себе, это, собственно говоря, очень длинное лирическое стихотворение.
И писал я его — как по ходу дела уже обнаружил — не на русском, а на идиш, допускаю, по двум интуитивным причинам:
1. по-русски к тому времени у меня было уже немало стихов с этим Персонажем — начиная с отдельных стихотворений в начале 60-х и включая нигде до сих пор не опубликованный (как и многое другое) сонетный цикл «У Озера»…

А.Н. Напечатаем?

Л.Б. Цикл был написан 30 лет назад в Москве — в другое всемирное время и на другой планете. Опубликованный теперь в п е р в ы е, он бы не мог читаться «ретроспективно», как, скажем, поэма Вознесенского «Оза», несколько десятилетий уже п р о ж и в ш а я в л и т е р а т у р е (а не как скрученный ребенок, не выпущенный на свет божий — макулатуризирующаяся рукопись).

А.Н. Вы и впрямь считаете этот цикл макулатурой?

2. в «Книге INRI» — в отличие, скажем, от цикла «В бегах. Реминисценции» (1966), действительно лирической реминисценцией на тексты Евангелия, — формально-центральным «героем» и двигателем «сюжета» выступает не богоравная во всемирном христианстве фигура, а провинциальный, можно сказать захолустный евреишко, со смешными претензиями на «образованность», абсурдно-доморощенными сентенциями и совершенно плебейской речью и хохмалэх идишского местечка. Нет, конечно же я не вижу «себя в ряду таких писателей (творцов) как…» — прежде всего оттого, что предмет их сочинений — Бог целой цивилизации двух тысяч лет, а мой-то двойник, двойничок мой любимый — бедный живой человек, Homo in vivo, и притом в пограничных для жизни условиях. И еще: если и был у меня какой подспудно-неосознанный побуждающий нарциссов импульс — то конечно уж чисто экзистенциальный, а не антихристианский (анти-буддийский, анти-чего-там еще): это был идишский текст в контексте идишской литературы (а уж мой перевод на русский был потом вынужденным, бо единственный на этом языке журнал в СССР «Советиш Геймланд» — «Советская Родина» отказался поэму печатать как «антиеврейскую» и «провокационную», была наивная надежда опубликовать это в каком-нибудь вкусившем горбачевскую свободу русском издании).

А.Н. В «Книге INRI» много современности, много сегодняшнего мирского… Как Вам кажется, христианство и мир сегодня: как они соприкасаются, живо ли вообще христианское понимание в сегодняшней действительности? А тема христианство и основные его «ветви дискуссии»: православие, католицизм и др. Что сохраняется в них собственно от учения Христа?

Л.Б. Взаимоотношения между религиями и конфессиями и состояние их меня нисколько не интересуют. В христианстве мне близок и вызывает экзистенциально-личностное чувство причастности только сам Иисус, от которого эта религия отходила все дальше и дальше, так что кроме окостенелых штампов и не свойственных Христу пафоса и интересов (государственного патриотизма, национальной приверженности, стремления к политическому и культурному влиянию, имущественному приумножению и т.п.) сегодня ничего не осталось. Ни в православии, ни в католицизме. Первосвященники разъезжающие в папомобилях и лимузинах…

А.Н. Вы живете в Израиле, в городе Акко, в основном мусульманском, как я слышал… И вообще в религиозном отношении, несмотря на государственность иудаизма, Израиль страна многоликая… Как там все это сочетается, по новостям мы слышим одно, но что в реальности?
Л.Б.
1. Самой неприемлемой, можно сказать враждебной мне песней на свете была «Мой адрес — Советский Союз», думаю, что заменив страну в строке на любую другую, авторы не заполучили бы меня в подпевалы. Один раз, да, правда, я пел, орал ее — и где, на Красной площади в многотысячеголовой толпе вечернего 7-го ноября — «Зол брэнэн не дом и не улица, зол брэнен Советский Союз». Глагол совпадает с немецким, любопытствующие могут в словарь заглянуть. В государстве Израиль я живу в том же моем «кабинете»-восьмиметровке, что был у меня в подмосковной Щербинке, позже в Подольске, и даже выйдя на кухню покурить, я ощущаю себя на чужбине, не говоря уж о дворике метров пять на семь, где за оградкой проходят порой автохтоны или всё те же советские люди, а напротив, через дорогу, свисают, как конский член, большие розово-расцветшие продолговатые плоды пальмы, а под калиткой — да вот он! — вполз хамелеон и смотрит на меня, инопланетянина, с той же многоцветно-пульсирующей приветливостью, что и я на него.
2. «Государственный иудаизм»? Если Вы имеете в виду иудаизм религиозный (а не вообще еврейство) то этот, в наиболее выраженной форме, — густая капля на фоне «общественного атеизма» или индифферентности. А уж самый наиудаистский иудаизм — он открыто антигосударственный, в самом прямом значении слова: не признает государства Израиль, обоснованности его существования, его флага и гимна, полагает себя правомочным нарушать законы, организовано вступать в уличные бои с полицией и т.д. Вот наугад пример из сегодняшних интернетных новостей:
«…главные события развернулись, как и ранее, в центре Иерусалима, где тысячи харедим атакуют полицейских (…) Кордоны полиции, усиленные конными частями и водометными машинами, сдерживают натиск (…) Столкновения между ультраортодоксами и полицией сопровождаются проклятиями в адрес охранников порядка: »Мы пережили нацистов, переживем и вас«, — кричат полицейским харедим.

А.Н. Что Вы можете сказать о литературной жизни Израиля, общаетесь ли Вы с кем-нибудь, кого цените из современных писателей вообще и израильских в частности, кому бы лично Вы присудили Нобелевскую премию, наконец?

Л.Б. Вы смутили меня концовкой вопроса, после вручения сей премии, хоть литературной, хоть «мира», некоторым личностям — она вообще перестала быть для меня мерилом таланта или совести… Но если вспомнить, чем она была, возможно, лет тридцать-сорок назад, то заслужил ее — на моей памяти — мой друг юности, двенадцать лет погубляемый в эсэсеровских тюрьмах и лагерях, и в самом страшном из них, уже при Горбачеве, умерший или задушенный Василь Стус. Из живущих сегодня в Израиле — большой идишский поэт, «ранга» Рафаэля Альберти и Эльзы Ласкер-Шюлер — Авраам Суцкевер. Впрочем, «идишскую нобелевку», как называют международную премию Ицика Мангера, он — пока она не обмельчала — уже получил. И успел еще — пока она вовсе не обмелела — из своих рук вручить ее мне, так что премного, як кажуть, судьбой насчет славы предсмертной не обижены.
Общался я, сюда в 91-м приехав, с ивритскими поэтами, наперевел им целую антологию, издать на русском у СП денег не хватило, но в прессе я много их пропечатал, есть очень хорошие поэты: Натан Зах, Рони Сомек, Ривка Мириам…
С русскоязычными — изредка по телефону и только по делу — с одним-двумя. Очень ценю прозаика Григория Кановича. В апреле  с. г. потерял любимого друга и лучшего для меня из русских поэтов 70х-80х и дальше г. г. удивительного лирика Алексея Парщикова.
Лет пятнадцать назад подружился было с немецкими поэтами, самая-самая из которых — Сара Кирш (собственно, Ингрид Хелла Ирмелинде Бернштайн), но потом они быстро все постарели…
Постарели, а кто возьми да вовсе помре, прекрасные мои румынские друзья — поэты 60-х-80-х годов…
Постарел на вид (аль от жуткого зноя скукожился) мой единственный, в общем, собеседник в этой стране — мой придворный хамелеон, этакий эккерман. Впрочем, мы-то ведь с Вами не о фауне — о религиях, литературах…

Акко, 9.8.09
Беседу вел
Антон Нечаев
Фонд имени В.П. Астафьева

Открыть файл 

Нечаев Антон

Оргкомитет конкурса