16.07.2007
Родился 11 сентября 1980 года в Усть-Янском районе Якутии, в поселке Депутатский. В 1997 году закончил Усть-Янскую улусную гимназию, поступил в Кемеровский государственный университет на отделение журналистики при филологическом факультете. Повесть «Неоконченная жизнь», вместе с рассказом «Искатель», попали в 2002 году в лонг-лист независимой литературной премии «Дебют». Повесть «Школа капитанов» вышла в 2003 году в финал премии «Дебют». В рамках этого же финала она получила специальную премию Министерства культуры РФ «Голос поколения», с формулировкой: «За правдивое и талантливое отображение в литературе жизни современной молодежи».
— Давай ему морду набьем. — шептались за моей спиной. — Какого … он тут сидит!
— А что, хорошо бы…
— Давай. Вот сейчас он выйдет. И мы за ним…
«Вот, сволочи!» — подумал я, — «Специально, ведь, громко шепчут. Чтобы я слышал».
Я огляделся. Кругом, в полумраке, видны были только напряженные внимательные лица, синхронно двигающие глазами. Стоял сильный одеколонный дух, перебиваемый особым запахом новой одежды. Впереди, на полузакрытой спинами и головами маленькой сцене танцевался танец.
Танцевала Надька, с огромным плюшевым цыпленком в руках. Весело танцевала. Все смотрели. Особенно пацаны. Еще бы! Практически, самая красивая девчонка в школе. Практически, потому что у каждого свой вкус. И
Дело происходило в помещении, называемом в нашей школе малопонятным словом «рекреация». Просто большое квадратное помещение, проткнутое насквозь коридором, обшитое деревом и с двумя деревянными колоннами посередине.
Под потолком висят красные и зеленые шарики, которые я же и надувал несколько часов назад. Народ, состоящий, в основном, из школьников старших классов, сидит на поставленных рядами стульчиках и смотрит представление. Представление называется «Мисс Школа».
За окнами черная полярная ночь. Вечер.
В финал тогда вышли две «мисс». Леночка Буряк из одиннадцатого «А», то есть моя одноклассница, и Надя Левченко из одиннадцатого «Б». В жюри сидели учительница истории, директриса, учительница литературы и одна особенная учительница по фамилии Соколова. Все — пожилые тетки. Именно они должны были выбрать самую обаятельную и привлекательную.
Претендентки были совершенно друг на дружку не похожи. Лена — с широченными бедрами, и бюстом, больше чем у любой училки в школе, упитанная, со сложной кудрявой прической, в дорогом красивом платье, коричневом с золотом. Она всегда поджимала пухленькие губки, щурила глаза и славилась необоснованными претензиями на все подряд. Родители ее были заняты в сфере торговли.
Надя была худа, стройна и мускулиста, как молодая породистая лошадь. Поражала всех половозрелых мальчиков красотой чистого голубоглазого лица и длинными ровными ногами с гладкой блестящей кожей. Фигуру имела точеную, с высокой грудью, тонкой талией и круглыми бедрами. Слыла особой несерьезной, любящей посмеяться и погулять в компании. Одета была просто — в голубой топик и мини-юбку. Мама ее работала мелким начальством в системе образования.
Говорили претендентки с одинаковым хохляцким акцентом, выговаривая «шо» вместо «што» и смягчая звук «г».
Конкурс состоял из ряда заранее подготовленных номеров, в которых главную роль исполняли соискательницы титула «Мисс». От каждого класса выдвигалась одна девочка. Как правило, не самая красивая, но самая активная. Так от нас выдвинулась Лена Буряк. Содержание номеров высасывалось из пальца, и поэтому иногда блистало
Мы вышли на сцену втроем: я, Лена и Кеша Андреев, по кличке Кошмар. Я держал в руках напрочь расстроенную гитару, а Кеша — листок с текстом, который не успел даже просмотреть. Лена встала между нами в позе, преисполненной претензии на благородство, я вдохновенно поднял гитару к груди, стоя вполоборота к публике и к Лене, а Кеша горбился над текстом. Не поднимая головы от листка, он бубнил гнусавым голосом
- Такие придурки!!! — восхищались старшеклассники.
Учителям тоже понравилось.
Благодаря этому номеру Лена сразу опередила конкуренток с их глупыми сценками из недавнего «кавээна». Но к финалу стало ясно, что победит Левченко. Не отличаясь умом и артистизмом, она просто светилась легкостью и стройностью на фоне тучной Кабучки — как называли Лену. Учителя симпатизировали Лене и завышали ей баллы за конкурсы. Но публика требовала справедливости. И жюри потихоньку сдавалось. Поначалу уверенная в своей победе, Ленка злилась, щурила глаза и шипела. Становилась дерганной и крикливой. Она сидела на стуле, выпрямив спину и задрав подбородок, выражая тем самым презрение — ее окружали похотливые молодые самцы. В качестве финального конкурса предполагался танец. Школьный донжуан Паша Панченко, по кличке Санчо Панча, танцевал с Леной неспешный вальс. Он бы с удовольствием сплясал
Это про меня. Мои одноклассники. Они уже выпили водки в туалете и теперь их тянет на подвиги. Многих из них я знаю с детского сада. И бить морду они мне вряд ли станут. Хотя я редко бываю уверен в людях. И поэтому мне сразу стало неуютно и противно.
— Эй, Батон, в морду хочешь?
Батон — это тоже я. Кличку придумал Паша Панченко, когда нам было лет по шесть. Мы сидели в детском кафе «Изюминка» и ели по третьей порции мороженого. И вдруг он сказал задумчиво: «Дракон. Дракон-батон. Батон». Не знаю, что навело его на подобную логическую цепочку, но с тех пор меня все называли Батоном. Или Батошей.
— Эй, Батон, в морду хочешь?
— Позже.
И мы снова смотрим, как выплясывает Надька. У нее, кстати, тоже есть кличка — Лев.
Надька признана «Мисс». Она сверкает улыбкой, радостно раскланивается. Машет рукой Кабучке.
Все встают. «А теперь — дискотека!!!» Растаскивают по ближайшим кабинетам стулья. Учителя одевают в учительской шубы и расходятся по домам. Следить за порядком остаются злобная бородавчатая химичка, молодой стеснительный физик Шпагин и мой классный руководитель Николай Яковлевич Похил, которого за глаза зовут Колка. О нем тоже будет рассказано ниже.
Вдоль одной из стен рекреации расположена «аппаратура» — куча старых радиодеталей, слитая в единый организм волей лаборанта Игоря Кульковского (Кулька) и его же любовью к громкой музыке. Звук дают колонки в человеческий рост.
Музыка орет, в рекреации пусто. Только довольный Кулек сидит за пультом. А все побежали пить водку. Пьется она либо в туалете, в открытую, либо в классных комнатах — тайком.
Я пошел сначала в туалет. Там было накурено — не продохнуть. И курили, по всей видимости, не только табак. Туалет у нас в школе большой — человек двести может втиснуться. И всего три унитаза. Просторно, в общем. Когда я вошел, там как раз стояли наши. Макс Кашин пил водку из горлышка, а все на него смотрели. Он опустил бутылку, крякнул и утерся рукавом. Его худое длинное лицо раскраснелось, а зеленые глаза с белыми ресницами смотрели зло.
— Че это за дерьмо? — спросил он, — Вы где ее брали?
Ему не ответили, забрали бутылку и передали дальше. Паша Панченко стоял чуть в стороне и с удовольствием курил. Видно было, что он уже успел отхлебнуть из бутылки. Тут же вертелся Кеша Андреев. Он был, что называется, совсем косой, и радостно
— О! Батон! Дайте Батону выпить! — закричал
— Блин, как сок пьет! — восхитился Кеша.
— Дерьмо! — сказал я прочувствованно.
— Первая лучше была, — сказали мне.
Кроме как пить водку, в туалете делать было нечего. Один глупый восьмиклассник прошел к унитазу и уже принялся расстегивать ремень, но тут же получил пинок под зад.
— Совсем оборзел! — зашумели на него, — Гадить тут собрался! Иди на улицу, под школу!
— Ну, пацаны, ну, там холодно. — упрашивал он, но его никто не слушал.
И он ушел. Под школу, наверное.
От выпитого я повеселел. Макс Кашин (кстати, это он мне морду бить хотел) сказал:
— Останься! Выпей еще.
Но я помотал головой. Мне уже хватило. Я поднялся на второй этаж, в наш двенадцатый кабинет. Там сидел Кеша Андреев и на чужом магнитофоне переписывал себе альбом «Агаты Кристи», в ускоренном режиме. Лицо его было радостно. Он давно хотел этот альбом и сейчас
Сработал магнитофонный автостоп. Кеша вскочил со стула и радостно воскликнул:
— Переписал!!!
Достал из деки кассету. За кассетой блестящей полосой потянулась изжеванная пленка. Кеша замер на секунду, а потом зло выкрикнул:
— Дерьмовый у тебя магнитофон, Ленка! Забирай его отсюда и вали домой! На автобус опоздаешь.
Лена, привычно вздохнув, застегнула пальто, надела песцовую шапку, взяла магнитофон и вышла, ничего не сказав. Кеша ругался матом, громко и безадресно.
Я подумал, что мне, может быть, стоит пойти домой, потому что кроме пьянки и мордобоя на этой дискотеке вряд ли
Кеша Андреев наконец перестал ругаться. И мы только начали разговор, в котором Кеша спрашивал меня, не знаю ли я, где взять последний альбом «Агаты Кристи», а я отвечал, что проще всего купить в магазине, как вдруг распахнулась дверь и
— Лена,
— А мне плевать! — убежденно ответила Лена. И добавила удивленно, — Когда же я успела напиться?
— А что еще ты успела? — спросил я.
— Ивлев, твое ехидство не уместно. — спокойно объяснила она, — Моя личная жизнь ни для кого не секрет, но при этом она никого не касается. Какого хрена ты вообще тут делаешь? Сейчас дискотека, тебе пора на горшок и спать.
— Дура ты, Ленка, — сказал я, — Нашла
Лена, сильно пошатнувшись, выпрямилась и, с трудом остановив на мне взгляд, заявила, с претензией на превосходство:
— Чтобы я расстраивалась
Кеша поспешно подскочил к ней, подставил плечо и повел к двери. Лена пьяным голосом бубнила:
— Кеша, у тебя пиджак в два раза шире тебя. В плечах — сплошная вата. Все сразу видят, что ты комплексуешь
— Ты только терпи, — отвечал Кеша, — а то меня опять убирать заставят…
Я огляделся. Выключил свет, вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. В рекреации уже скакали по стенам тени танцующих. Многие были пьяны. Попахивало анашой.
Один из мордоворотов, самый плечистый, в желто-зеленом свитере, дал мне ногой под зад, когда я проходил мимо. Я обернулся и попытался возмутиться, но замер, глядя ему в лицо. На лице буквально читалось: «Ну, давай, скажи мне
Думаю, его возбудили очки в сочетании с галстуком.
Я шел по улице в том же костюме, без верхней одежды. Было хорошо за тридцать. Я дрожал от холода, но идти оставалось недолго — я жил в пяти минутах ходьбы от школы. Окно нашей кухни уютно светилось теплым желтым светом. И с улицы был виден оранжевый абажур и оранжевые обои на стенах.
У нас были гости. Тетя Галя. Они с мамой сидели на кухне и, кажется, пили чай. Мама сидела на табуретке, спиной к прихожей, и когда я вошел, она обернулась. А тетя Галя восхитилась с дивана:
— Алешка, как на тебе хорошо костюм сидит! Смотри, какой бравый парень!
Я молча разулся и прошел в свою комнату. Снял костюм. Аккуратно сложил его и повесил в шкаф, навсегда или почти навсегда, как я чувствовал. Включил музыку и лег на диван, пытаясь расслабиться. Вместо расслабления пришла злость, даже кулаки сжались. И в этот момент заглянула мама. Больше всего не люблю такие моменты. Она начнет спрашивать, что случилось и говорить: «Я же вижу, что с тобой
Я опять хотел отмолчаться, но потом сказал просто, что с дискотеки меня выгнал
Проснулся я в темноте. Сквозь щелку между шторами в комнату проникал холодно-синий свет уличного фонаря. Он ничего не освещал в комнате. Так, светился себе и все. Я приподнялся и поглядел туда, где должен был находиться будильник. Нарисованные в черноте зеленые цифры показывали, что я проснулся за двадцать минут до звонка. Как всегда. Если перевести стрелку звонка на двадцать минут раньше, я все равно буду просыпаться за двадцать минут до звонка. Видимо,
Некоторое время я боролся со сном, и когда уже почти уснул, запищал будильник. Протянув руку, я включил свет. Утро началось. В ванной мучительно кашлял отец. Утренний кашель курильщика. Мама ушла гулять с собакой. Я пытался вспомнить, какие сегодня уроки.
— Сегодня среда, — говорил я себе, — сегодня среда…
Но это не помогало. Бросив в сумку несколько тетрадок и учебников, я отнес ее к порогу, чтобы не забыть, когда буду уходить, и стал потихоньку одеваться, одновременно, на ходу, завтракая. Пища с утра кажется безвкусной, будто бумагу жую. Все время тянет прилечь и закрыть глаза. На первом уроке это желание усилится, буду за партой носом клевать, а на втором уроке я мучительно захочу есть, поэтому сейчас надо съесть побольше, чтобы на дольше хватило.
Дорога до школы. Идти несколько минут, а я всегда мерзну, как ни одеваюсь. Поэтому я не одеваюсь тепло. Все равно, ведь, замерзну.
Школа моя — длинное двухэтажное строение. По плану, тут строили общежитие, но потом решили сделать школу. Говорят, было время, когда здесь одновременно существовали и общежитие и школа, в одном здании.
Утро каждого входящего в школу ученика мужского пола начинается одинаково. Он здоровается. Направо и налево. Жмет десятки рук. Скалится на приветствия вроде: «Привет, придурок».
Потом раздевалка. Потом путь к нужному кабинету, все еще продолжая здороваться. Девочки делают просто, они говорят: «Всем привет». У мальчиков так не принято.
Как только я вхожу в класс, на меня сразу наваливается сон. Я сажусь за последнюю парту, достаю розовую тетрадку, ложусь на нее лицом и закрываю глаза. Вокруг о
Он спит на кухне, на стареньком диване, в непосредственной близости от обеденного стола. Его никто никогда не будит. Просто в один момент утренний шум в квартире возрастает настолько, что спать больше не представляется возможным. Он приподымается и, еще не открыв глаза, начинает шарить по столу. Нащупав
— Здорово, Панча.
— Здорово, Батон. У нас сейчас биология или химия?
— Не знаю.
Разговор утомляет нас, и я снова ложусь на тетрадку, а Паша цепенеет.
А вообще, он учитель добросовестный. И только войдя в класс, с порога начинает
— Смотрите, как интересно! — вдохновенно восклицает Похил, — Эти два атома притягиваются!!!
Подняв голову от парты, всматриваюсь в нарисованное на доске. Два замалеванных кривых овала с нарисованными стрелочками. Ничего интересного. Опять ложусь щекой на тетрадку. Кстати, тетрадка по истории.
Есть такое состояние полусна, в котором любая, даже самая мимолетная мысль сразу предстает в виде развернутого повествования, цветного и в лицах. А каждое воспоминание становится кинофильмом.
Уснуть на уроке удается редко — Колка бубнит, парта неудобная. Поэтому состояние полусна — обычно для меня здесь.
Мне вспомнился первый класс. Седьмой кабинет, выдержанный в грязно-желтых тонах, — в таких стенах хорошо с ума сходить. И жара. Меня посадили возле радиатора, вплотную к нему. Школьная форма шилась тогда из плотной ткани, но за полчаса она нагревалась так, что становилось больно. Еще через час я почти терял сознание, сидел весь красный, с испариной на лице. А выходить из класса не разрешали, даже если очень нужно было. Учителя
Я сидел за одной партой с Катькой Самолововой. Маленькая, смуглая, быстроглазая, она напоминала бурундука. Хихикала, вертелась, тыкала меня карандашом в бок. Я очень ей нравился. Мы дружили, и наши родители очень радовались этой дружбе. Когда я сломал руку, неудачно прыгнув с качели, Катька пришла домой вся в слезах.
Мы лазили вместе по сопкам, жгли костры из пахнущих яблоками и печеньем ящиков, которые брали возле какого-нибудь магазина. Порой тащили эти ящики километры по тундре, прежде чем сжечь вдали от взрослых. Ящики делались из тонких ровных досок и горели хорошо, с гулом. Пламя было выше нас. Мы скакали сквозь него, иногда по очереди, иногда держась за руки. Потом пекли картошку в золе и жарили хлеб и сало на веточках лиственницы. Сало отдавало смолой, а подгоревший хлеб похрустывал. Катька мне тоже очень нравилась.
Уже в пятом классе она лишилась девственности и попробовала анашу. К девятому классу, когда ее выгнали из школы, она была законченной наркоманкой и проституткой. Продавалась сезонным рабочим, обворовывала их и ходила постоянно под кайфом и в синяках.
Ее мать спилась. А отца убил очередной любовник матери, когда тот застал их вместе. Мать на суде выгораживала любовника.
Мне было больно смотреть на Катьку. Иногда мы встречались с ней глазами, и я не мог понять, что я в них вижу. То ли пустоту, то ли
Оргкомитет конкурса