На главную /

12.11.2007

ПОГУДИН Афанасий, г. Сосновоборск, Красноярский край

Афанасий Николаевич Погудин, родился в 1927 году в деревне Верхняя Мульга Курагинского района Красноярского края.

Публикации: «Три дня», День и ночь, № 4-5, 1996 год; «Рассказы о наших людях», День и ночь, № 3-4, 2000 год; «Честь имею», День и ночь, № 7-8, 2001 год;

В книгу «Страна чудес» вошли: роман «Страна чудес», повесть «Свой крест» и рассказы «Передряга» и «Богородская трава».

Адрес автора: г. Сосоновоборск, Красноярский край, ул. Энтузиастов, 15, 51.

Передряга

Рассказ

Сыновья Мишка и Гришка жили в отделе. Иван загодя, до их женитьбы построил им дома. Дочь Маришка не выходила замуж, что думала, сидела дома, не интересовалась вечеринками, отвергала ухаживания за ней: шибко разборчивая, за что ее прозвали «От ворот поворот»; читала романы, нежила кошечку, со слезами раздавала котят. Она заведовала сельской библиотекой. В совхоз прибыл освобожденным секретарем партийного комитета профессионал. Степан Степанович. Флотский. Высокий. Чернявый. Черты лица грубоватые, но приятные. Уважительный. Молодой, да ранний. Успел кончить высшую партийную школу. Туда кого попало не посылают учиться. Деятельный. Общительный. Веселый. Видно и слышно его за версту. Прирожденный организатор. Наторел на комсомольской работе. В кабинете его не застать: где-то в народе. Верхом на лошади или в легкой коляске, в кошевке ездил в отделения совхоза, осведомлял людей о делах в хозяйстве, о событиях в стране и за рубежом, давал партийные поручения; по праздникам проводил торжественные собрания, председательствовал на них, не давал скучать, где можно и нужно выступал сам, призывал еще лучше трудиться; организовывал массовые мероприятия, субботники; присутствовал на производственных совещаниях, на заседаниях руководящих органов общественных организаций, был в курсе всех дел; лично участвовал в художественной самодеятельности: пел, плясал, читал, импровизировал, как артист; семинар, конференция, собрание актива — он там; всех внимательно выслушивал, никогда не повышал голоса, не перебивал, не обрывал, когда говорили другие, имел терпение; умел прощать, не журил, никого не унизит, не обругает, не осудит, ни над кем не посмеется; разговаривал со всеми на «Вы»; умно шутил, рассказывал приемлемые анекдоты, вспоминал подходящие кстати случаи; вникал, сострадал, близко к сердцу принимал горе и радости людей, которые обращались к нему, старался помочь. Душа народа. Всем пример. Чудак, требовал, чтобы все внимательно относились к нарушителям трудовой дисциплины и общественного порядка, разбирались в каждом отдельном случае, ни к кому не допускали несправедливость, так как она приносит вред.
Неразумные Мишка с Гришкой по-заглаза называли его Степкой, колобродили: «Косая сажень в плечах, такому пахать, а не языком болтать». Спроси ты их. Распоясались. А Степан Степанович, как на грех, зачастил в библиотеку. Редко уходил оттуда с книгой. Неспроста, неспроста он посещает храм науки. После закрытия библиотеки вечерами провожал библиотекаршу до дома. Кто-то подглядел, как они при расставании поцеловались. И разнеслось по селу. Так что Иван с Настасьей готовьте свадьбу! У них серьезно. Оба в годах уже и не какие-нибудь. Парень — не промах, растормошил сердце златокудрой затворницы. Степан Степанович по всем правилам пришел к ним со сватами, поклонился в пояс отцу и матери невесты, попросил у них руки их дочери Марины Ивановны, обещал любить и беречь до конца своих дней. Им очень понравилось. Они благословили молодых на счастливый брак, осенили крестным знамением. Взяли зятя в дом. У него отец погиб на войне, мать вскоре умерла. Он полностью отдавался учебе и служению общественному долгу. Ни кола, ни двора у него, ни крыши над головой, общежития да частные квартиры и чемодан.
Вот и дочь определилась, счастье само привалило, не искать. Антиповых в селе зауважали, про них вели разговоры да хорошие.
Иван и Анастасия страшились партийного зятя: они теперь у все на виду, если что не так, ему будут пальцем на них показывать, и может не понравиться. Старались блюсти себя.
Иван не доверял резиновой обуви, потому что в ней нога не дышит, потеет, болит. И без нее в деревенской грязи никуда. Он не сдавал государству шкуры домашних животных, тайно выделывал кожи, шил всем своим добротные, не промокаемые сапоги на кожаной подошве, не на «протекторе», обильно смазывал дегтем. В непогожий день внук Санька прибежал из школы в слезах: навонял в классе дегтем, девчонки пальчиками зажимали носики. После горького урока школьникам Иван натирал сапожки кремом.
За сараем у него секретный «кожевенный завод» — в земле закопана кедровая кадка с выделываемыми дубителем кожами. Он не решался признаться партийному зятю в нарушении запрета на самостоятельное изготовление кож, надеялся на авось. А Степан Степанович на радость уже знал и сам включился в «секретное производство». Надев опойковый фартук, засучив рукава рубахи, спросит, что и как, в большой деревянной ступе тяжелым березовым пестом толчет сухую талиновую кору на дубитель, обрабатывает шкуры квасцами, скобелем сдирает мездру и шерсть, пересыпает кожи дубителем, закладывает в кадки, заливает их водой, закапывает в земле; готовые кожи моет, вешает на чердаке сушиться, потом коленом мнет их в мялке, при этом иногда приговаривает, как оправдывается, что в жизни все может пригодиться, только надо механизировать этот тяжелейший труд. Ему как очень понравилось дело. Лыко драть на дубитель в лес не ходил, так как люди увидят — что подумают. Дома что-нибудь да делал: рубил, сколачивал, строгал, копался в огороде, любил ухаживать за помидорами, подвязывал, пасынковал. Особенно хваткий на покосе. Капитально отремонтировали дом, покрыли шифером. Усадьбу обнесли новой городьбой. Лучше сына родного! Этого не надо заставлять, просить: сам знает, что делать, а не знает, так без стеснения спросит. Не привередливый, что подадут на стол, то и ест — нахваливает. «Хозяйственный у вас зять-то,- говорили люди.- Работящий. Простой. Благородный. Вон и шиферу достал. На работе уваженье. Не курит. Не пьет». Чистая правда. Долгими зимними вечерами отложит в сторону свои бумаги, шьет с тестем сапоги, набивает руку, как заправский сапожник, и беседуют о том о сем, только не о политике. Анастасия глядит и радуется. Да вот сыновья подтрунивают на отцом: «Ты весь коммунизмом пропах». Но как пропахнешь тем, что в руках не держал, не нюхал, не видел, разве что из уважения к зятю ходит на открытые партийные собрания. Иван наказывал им, чтобы не позорили уважаемого человека, к тому же родственника, за одно бы дурь свою не показывали прилюдно.Степан Степанович не как они, не любит болтаться без дела, сидеть, сложа руки, не боится переработать, на что поставлен, то и исполняет как положено. Какие порядки в стране, то и должен делать каждый на своем месте. Если бы все так относились к делу, как Степан Степанович, не так бы бедно жили. А то, как Фома да Ерема. Один: «Давай побежим». другой: «Давай полежим». Так далеко не уедешь или уедешь не туда, куда надо. Не Степана Степановича, так кого другого бы прислали, еще не известно какого. Да где там! Уперлись на своем, как быки на веревке. Жить бы да жить в мире и согласии, а они выставляются. Хоть бы что понимали в политике. Знают только ругать. Человеку можно пригрозить и он послушается, когда еще под стол пешком ходит, а после ему бесполезно вдалбливать в ум: поймет только то, что по природе требуется. Настасья очень переживала несогласие в семье, по ночам стонала: снились кошмары, в беспамятстве соскакивала с постели, днями охала. Степан Степанович назвал тестя папой. Гришка одернул: «Какой он тебе папа!». Так и остались они для зятя Иваном Андреевичем и Анастасией Евлампиевной. Он не обескуражился. В жизни всякое бывает. Сам он ни о ком плохо не отозвался, обиды переживал скрытно.
У Ивана мала грамота, но он повидал в жизни, пережил коллективизацию,воевал, раздумывал о зяте, по-своему чувствовал, что у того в работе что-то не так, но не лез со своими мыслями. Директор совхоза чуть что отсылает к нему с просьбой разобраться и принять меры. Потерял совесть. Поругаются мужик с бабой — она бежит в партком жаловаться. Повадились. Нечего всех ублажать. Как подметало. Все берет на себя, подменяет и сельский совет, и участкового милиционера, и профсоюзный комитет. Стоило ли столько учиться. Так подорвет здоровье, жене потом с больным век мучиться.
Пролетели годы. Вот уж Маришкин сын Игорь кончил школу, учился на инженера. Безотказного, добродушного Степана Степановича все вновь и вновь выбирали секретарем парткома совхоза, потом перебросили в райком. Там не то, что в совхозе. Им своя столовая, обеспечение особое. Иван не видел, чем он там занимается. Как ничем. Остался бы в совхозе. Лучше быть первым в деревне, чем последним в городе.
Игорь окончил институт, отслужил в армии, собирался жениться. Трах-бах! Власть переменилась. В совхозе партком освободил помещение. Райком партии тоже освободил здание. Люди не почувствовали отсутствие, его как не было вовсе, по нему никто не заплакал. Иван это сразу заметил.
Степан Мишка с Гришкой издевались: «Честным трудом сейчас много не заработаешь. Степка где-то грабастает». Марина сожалела, что у нее такие неотесанные братья, с ними и не поговорить, все на свое воротят, а еще передовиками производства называются. Иван переживал. Они с матерью ничему дурному не учили их, сами не показывали плохой пример. К сожалению, его сыновья не уважают зятя от зависти и сознания своей никчемности, может, раздражаются от недовольства ими своих жен. Умная Марина не ссорилась с братьями: у них одни отец и мать, надо их пощадить. А с несовместимостью все равно ничего не поделаешь.
Степан ученый, разобрался, что к чему. Сперва работал по найму, где больше платили, потом завел свое дело. По радио слышал, что на Севере выбрасывают оленьи шкуры, потому что вывозить их оттуда невыгодно: далеко, не на чем и некому. А чиновники «Госкожсырья» спокойно сидят и ждут, когда им принесут. Зато сытно питаются выброшенными шкурами северные песцы. Рискнул. Купил моторную лодку. Как только вскрылась ото льда Нижняя Тунгуска, поднялся в верха реки, из сухостоя сплотил плот, сплывал вниз по течению и в поселках и стойбищах за бесценок скупал шкуры. Небольшие деньги, но лучше, чем ничего. Добрался до Игарки, продал шкуры иностранцам, договорился с ними на будущее, на вырученные доллары заказал на заводе резиновых технических изделий пневматические «бревна», поставил на лодку им самим изготовленный водометный двигатель, чтобы вверх по течению реки идти не по глубокой быстрине, а по тихой мели подле берега и тем самым экономить горючее для дальнего заплыва. К мотору приделал компрессор — надувать прорезиненные «бревна». Получил лицензию на сбор и реализацию оленьих шкур и шкур домашних животных. На следующее лето оленеводы уже ждали его, и он приплавил в Игарку шкур на миллион рублей. Понравилось и оленеводам. Они стали увеличивать стада оленей. Особенно щедро было правобережье Енисея. Степан Степанович один по уплате государственного налога почти догнал совхоз, ставший акционерным обществом.
Как-то под осень по селу прокатила черная «Волга» и остановилась у Антиповых. Так раньше приезжал Степан Степанович на райкомовской машине. Народ набежал глядеть. Да, он с Мариной Ивановной. У Антиповых праздник. Им привезли кучу денег и полную машину разного добра, с ног до головы одели и обули всю родню. Мишка с Гришкой помалкивали, усовестились, безотказно приняли подарки. Один кончики усов подкручивает вверх, другой бороду-клин поглаживает. Отец чуть ли не каждый день бреется, чтобы перед женой и людьми выглядеть опрятным, а они моду взяли. Ну да шут с ними. В тот вечер Степан Степанович, чуть захмелевший, интересно рассказывал. Идешь по реке с плотом на буксире и знаешь, что вокруг на сотни километров ни одной человеческой души, радуешься любому увиденному живому существу, даже бурундуку. Вон впереди бурый медведь забредает вводу, чтобы переплыть на другой берег. Иной, завидев, повернет назад, другой станет, принюхивается, как поравняешься с ним, пускается плавь в надежде забраться на плот и поживиться чем-то тухленьким. Лайка на плоту мечется, готова броситься в реку и схватить его за «штаны», но приучена к окрику: «Нельзя!» На воде его с лодки несложно ухлопать, но рука не поднимется ни за что погубить зверя. Да и куда с ним потом? Прибавишь газ — отстанет. В шутку погрозишь ему кулаком, он вроде как улыбнется в ответ. Иной плывет наперерез, не понимает, что могут столкнуться. К счастью, ни разу не столкнулись. Никого не прельстит такая работа. Да и одному спокойнее: никто не мешает и ни за кого не отвечать в случае чего.
Старики тревожились: «Поди уж хватит этак-то, поди уж на всю жизнь накопили». Нет, не хватит. Капитал нужен. Задумали построить сыну кожевенный завод. Предприимчивый парень. Изобрел упрочнитель оленьих шкур, и кожа из них теперь не уступает опойку по всем показателям и годится на все виды изделий. А потом построят внукам фабрику разнообразных товаров из кожи, лучше импортных и дешевых.
Степан Степанович заочно учится в институте народного хозяйства. Иван, как и прежде, слушал зятя с интересом, сложив ладони между колен под столом, в знак одобрения кивал головой. Анастасия слушала с приоткрытым ртом и тихо, сама того не замечая, повторяла: «Ага», «Ага», «Ага». От умиления пролезившись, насмелилась, спросила:
— Степушка, Мишкина с Гришкиной семьи бедствуют: работают, работают в акционерном обществе, а мало получают, больше на огороднем живут, как при колхозе, да то в тайге орех добудут, черемши нарвут, ягод насобирают, на озерах рыбы наловят, продадут, одежи купят, мясо на базар и на базар. Жить как-то надо. Мы с пенсии маленько отделяем для ребяток. Раньше-то на детей как на кормильцев надеялись, а счас заботу о нас государство на себя взяло. Вон как обернулось. Да их хоть самих корми. А у нас денег, скоко вы дали, не сосчитать, охота подмогчи, а как: деньги-то не свои, от вас. Что вы подумаете? Как нам теперя?
Иван локтем легонько толкнул жену в мягкий бок, шепотом сказал на ухо: «Что прибедняешься-то? Ежели есть чем торговать, значит, не бедствуют». Степан покрутил головой, побывать там не за свои кровные, а наше и лучше, да «пинают». Иван смутился. Марина отцова и материна гордость (не кого-то, а их дочь выбрал такой человек) переводила благоговейный взгляд голубых глаз то на мужа, то на отца, то на мать, моложавая, с теми же ямочками на румяных щеках. Настасья, сгорбленная, по-старушечьи повязанная белым в крапинку платком, вылезла из-за стола, подошла к зятю сзади, поцеловала его в седеющую макушку, погладила по голове, как когда-то гладила своих малых детей. Он нежно приклонился к ее груди, как к родной матери. Мишка с Гришкой сидели тихо, попивали дорогое вино, пока не опьянели и не увели их домой.
Всего две ночи и один день погостили, уехали рано утром: много дел, дорога длинная. Прихватили с собой мешочек глины на анализ. В полдень Иван на улице случайно встретился с Мишкой. Хотел поговорить, но не успел и рта открыть. Тот с ухмылкой спросил:
— Ну, как новый русский?
Иван не понял.
— Степка! — громко уточнил сын.
Ивана как ударило, на улице при всех Мишку за уши отодрал. Как раз дети из школы шли, глядели, смеялись, а Санька со страшным ревом бросился к опозоренному отцу.
Иван, как подброшенный, соскочил с кровати:
— И ты еще! — схватил Гришку за бороду, как козла, вытянул в сени, отпустил, вернулся, со злостью захлопнул за собой дверь, уединился в горнице. Испуганная Настасья поставила ухват у печи, так и не достав чугун со щами, последовала за ним:
— Че с тобой, Ваня? Сбесился ли че ли? Отродясь сынов пальцем не тронул.
— Че! Че! Гледи дак и тебя отдеру за что-нибудь!
— Дак их-то за че?
— За че! За че! Они знают за че. А не знают, дак будут знать. За че.
Он выбежал из избы, не помня как очутился в дровянике, сидит на чурке, огляделся вокруг помутневшим взором, потихонько приходил в себя. Не было печали, так черти накачали. Вверху в синеве плыли холодные льдины. На месте убранной навозной кучи под предводительством огненноперого петуха курицы лапками корябали землю. Кормят их зерном, а им еще червячки, козявочки, букашечки требуются. Дети видели. Им запомнится на всю жизнь. Саньку жалко. Может захворать от нервного потрясения. Подступила тоска по Маришке и Степану. Где-то они едут.
Настасья покликала обедать, сама надела фуфайку, повязалась серой шерстяной шалью, в белый чистый мешочек положила теплых пирогов — собралась к Саньке. Иван не сел за стол, все равно кусок в горло не полезет.
Вместе пошли к внуку.

2006 г. Сосновоборск

Оргкомитет конкурса